Чусовой.

   - Ма! Мама! – малыш Игнат тянул одеяло с Ксении.

Та откликнулась не сразу, а, проснувшись испугано, глянула на Игната.

- Ты чего, сынок? Али случилось что? – спросила она.

- Не – а! – бойко ответил малыш, пробираясь к матери под одеяло. – Тама, у печки деда постится!

- О господи! А ты по чем знаешь? – спросила Ксения, укрывая малыша.

- Я пи-пи бегал, а там деда, испужался, - сказал малыш, прячась в тепло.

- Ну, ты глянь, ни свет, ни заря! – сказала Ксения и, поеживаясь от холода, встала и поплелась к печке.

  Там она включила свет и увидела отца.

   Ксения вздохнула, сунула босые ноги в валенки и, прихватив табурет, подошла к нему и села напротив.

   У печки невозмутимо стоял ее отец, восьмидесяти с гаком лет старик Григорий, в тулупе опоясанным полотенцем, валенках, в шапке с опущенными ушами и метлой по правую руку.

- Ну что, чусовой, стоишь? – спросила Ксения отца.

  Старик не ответил. Он молча взглянул на дочь, переминался с ноги на ногу и застыл в стойке.

- Ой, ты! – сказала Ксения, взглянув на ходики. – А время – то, только спать ложились! Как же ты, батя, до утра – то? Может, присядешь, а?

   Она встала и подвинула табурет к отцу. Но тот, не глядя, обиженно шмыгнул носом и отодвинулся в сторону. Его взгляд застыл прямехонько в окно, откуда ему отвечали взглядом полумесяц с дюжиною звезд.

- Не сядешь, - печально сказала Ксения то ли себе, то ли старику и, махнув рукой, прошла к кухонному столу. Там наскоро добавила воду в самовар, щепочками разожгла его, выставив трубой в дымоход. Достала пару яиц, муки и взбила тесто для блинов…

                                                          2.

   Вот такие дела были с дядей Гришей. А началось это прошлым летом.

   Прибегает, как – то, Ксения до дому кур подкормить, да живность иную, глянь, а у печки отец стоит. Да странный он какой – то, в тулупе, в шапке и с метлой в руке.

   Дед, он как года два с ума тронулся по легкому, да только старые люди и доктор районный предупредили Ксению, что они, те, что по легкому – то, могут из дома уйти, а потом ищи их, где попало.

 - Ба! – сказала Ксения. – Да ты куда собрался, батя? Али в гости, аль еще куда?

   А дядька Гриша приосанился и говорит так важно:

- На посту я, часовой! Вот тут я должен стоять!

- Эхма! Часовой! Ну, стой, стой, сторожи нас!

Да и побежала по хозяйству. Так час и прошел незаметно. Забегает Ксения в дом, чая отпить, глянь, а дед – то стоит!

- Ну, ты чего, батя? Уж цельный час прошел, хватит – то стоять! – говорит Ксения.

- А он не час, а уже четыре стоит, - отозвался старший сын Ваня, вылезая из-за стола, где делал уроки.

- Четыре!? А молчишь чего? – кинулась мать на сына.

- А я и не молчу, - говорит Иван. – Сколько уж говорил, мол, пойдем деда, чай попьем и отобедаем, а он ни в какую. «Не пойду», -  говорит, -  «Пока командир с поста не снимет».

- Ой, беда – то,  какая! – сказала Ксения и побежала по соседям посоветоваться.

  И вскоре привела она несколько баб, да и пару мужиков знакомых, с надеждой, может хоть они, старика уговорят.

   Целый час уговаривали. И силком пытались. Да только дядька Гриша не сдавался, старый вояка, побывавший на Первой мировой и в гражданскую, твердил, подайте, мол, командира, и все тут!

   Один из мужиков и мальчонку своего домой посылал за пиджаком с медалями, и важно так прохаживаясь перед дедом, пытался дать ему команду. Да только дед его командиром не признал.

  Тут Ксения в слезы, Ваньку послала с работы отпроситься. А народ, как прослышал, про ее беду, так всякий заходил. Кто советом поделиться, кто деда уговорить, а кто и просто поглазеть. А дед, стоит! В избе полно народу, все шумят, гадают чего делать, а другие уж и просто лясы точат.

   Зашла тут бабка Марья, что с третьей улицы от Ксении, просто зашла, по делу, покалякать, значит. Прошла, и дивится, чего это народ тут делает. Ну, ей кто на что горазд по ходу объяснили.

- Да ну, - пробурчала бабка Марья пробираясь сквозь людей и проходя у Григория сказала тому. – Ты чего Гришка? Кака такая чусовой? Чай войны – то нет. Ну – ка, скидай тулуп, айда чай пить.

  И пошла себе мимо, к столу. А дед – то тулуп скинул, да за ней. На том и все закончилось. И народ разошелся, а бабка Марья за чаем посудачила с Ксенией.

   Все бы хорошо, да на третий день снова дядька Гриша встал на  свой пост.

   И снова прибегали соседи и пытались быть командирами мужики. Ничто не помогло. Аж  из сил выбились.

   Вот тут-то вспомнил кто-то, что в прошлый раз дед вроде бы бабку Марью послушался. Послали за ней. И кто бы подумал, послушался дядя Гриша и в этот раз бабу Марью!

   С тех пор, так и повелось, как встанет дед Гриша «чусовым», так и посылали за Марьей. За три улицы было слышно, как ругалась она, дескать, нет ей покоя от Гришки – то, а сама конечно в себе гордилась, что он только ее и слушает. Да Ксения за это дело доброе завсегда потчевала старую чем-нибудь вкусненьким.

  Злые бабки про то судачили и говорили, что тут что – то неладно, а не было ли меж Гришкой да Марьей по молодости чего такого, что сейчас аукнулось в душе подвинутого старика. А Марья лишь посмеивалась над ними и хитро улыбалась…

                                                       3.

   Как самовар был готов, да блины вкусным запахом заполнили дом, разбудила Ксения Ваню.

- Вставай сынок, надо до бабы Марьи, дед опять чусовым встал.

- Мама, а нельзя утром? – лениво потянулся Ваня. – А то бабка Марья шибко ругаться будет. Она и днем – то ругается.

- Нельзя сынок, - сказала Ксения. – До утра еще далеко. А как дед упадет от усталости и зашибется? А что баба Марья ругается, так для порядку, я уж ей блинов напекла.

   Ваня согласно кивнул головой, соскочил с кровати и наскоро оделся.

- Ма! А где валенки? – крикнул он вскоре.

- Да уж где им быть то, у печки, – отозвалась Ксения.

- Да нет их тут! – сказал Ваня.

- Ах ты, тепа! – вспомнила Ксения и скинула с ног перед Ваней его валенки, поеживаясь от стылого пола.

   Тот с удовольствием засунул свои босые ноги в них и убежал.

   Вскоре он вернулся, и Ксения услышала, как еще у ворот бабка Марья нещадно ругала «чусового Гришу». Досталась и собаке, которая любила облаять, непонятно почему ставшей частой гостьей старуху.

   Ваня, как вошел, скинул валенки и телогрейку, не раздеваясь, ему еще нужно было проводить домой Марью, забрался на печку и тут же уснул.  

   Баба Марья, не снимая валенок, прошла к деду, дала команду старику и только потом сняла свое видавшее виды старое пальтишко.

   Ксения быстренько проводила отца до кровати, укрыла его одеялом и облегчено вздохнув, поспешила к бабе Марье, которая уже прошла к столу.

   В печке весело потрескивал огонь от подброшенных Ксенией поленьев.