Первые лучи солнца перебрались, наконец, через террикон и, освещая копер шахты, словно покрывая его новой краской, заглянули  в маленькое окошко комнатушки для заточки буровых коронок.

   Старый Кокен, отработавший сегодня смену в этой комнатушке, прищурился от этого неожиданного света. Он с удовлетворением отметил для себя, что, как всегда, успел закончить свою работу вовремя. А ее хватало. Горняки знали, что старик Кокен владеет каким-то особым способом заточки коронок и старались сдавать свои коронки в его смену. Это конечно прибавляло ему работы, но старик был доволен, что и здесь, на этой, казалось бы, малозаметной работе, его труд ценят.

   Он еще раз перебрал руками связки коронок, и убедился, что на всех их имеются бирки с номерами хозяев. Все как будто нормально.

   Кокен взглянул в окошко и увидел, как подъезжают к шахте первые автобусы с новой сменой. И люди, сошедшие с них, расходились, кто в столовую, кто в раздевалку или на наряд.

    Первым у окошка для выдачи коронок, как всегда, появился бригадир Сартаев Ерлан. Он всегда приходит первым, когда на смене. Любит Ерлан потом покурить у копра, обсуждая с друзьями очередной футбольный матч.

- Салям, ата! Как там мои детки? –  весело говорит он, и как бы не удивляясь, что его связка лежит прямо у окошка, с удовлетворением забирает ее.- Видал, ата? Новые коронки, говорят шведские, неплохо бурят!

- Чего удивляться,- говорит старик. – Что-то они умеют хорошо делать, что-то мы.

- Это верно, - соглашается Ерлан, и уходит к освещенному краю копра, чтобы погреться там на солнце и дождаться друзей.

   Появляются и другие ребята, и, не забывая сказать пару добрых слов старику, разбирают свои коронки.

   Неожиданно, кто-то стучится в дверь комнатушки. Кокен, недоумевая, кто это может быть, открывает ее. И видит, на пороге, старого Степана Кузьмина, еще лет пять назад, до Кокена, ушедшего на пенсию.

- Ты откуда взялся? – спрашивает Кокен.- Из дома выгнали, что ли?

- Да ты впустишь, или нет?! – ворчит Степан, и, пройдя, вглядывается в окошко.- А что, ночная смена еще не выезжала?

- Нет еще, - отвечает Кокен.- Вон, Сашка стволовой, на первую клеть людей дожидается. А что случилось-то?

- Случилось, не случилось! Внук мой, тезка – Степан, сегодня первую смену в шахте отработать должен. А моя старая, достала меня, мол, как узнать, выехал он или нет!

- Ну, Степан! Делать тебе больше нечего! – мотает головой Кокен.

- Оно конечно так, - соглашается Степан, а потом прибавляет.- Я то, при старухе ничего, а у самого кошки на груди скребут, вот и приехал. Всю ночь не спал.

- Да, - говорит Кокен.- Конечно. Первый день в шахте, это память на всю жизнь.

- А я вот не помню, - огорченно говорит Степан. – Забыл. Склероз, наверное.

- Это не склероз, - отвечает Кокен.- Просто потом, было еще много таких дней, похожих на первый. А я вот свой первый день в шахте помню, потому что он чуть последним днем не стал.

- Да ну! – удивляется Степан. – А что случилось-то?

- А вот, послушай,– ухмыляется Кокен, от своих воспоминаний, хитро улыбаясь. – Опустился я в первый день в шахту с Григорием Соколовым. Ну, помнишь, был такой знаменитый бригадир, земля ему пухом. А меня, значит, к нему в ученики. Пришли мы с ним в забой, дядя Гриша все тогда осветил, обезопасил и притащил откуда-то перфоратор. Мне интересно стало. Я ведь только с армии пришел, с Морфлота. Так, мне этот перфоратор гарпунную пушку напомнил. Колонка - как подставка, перфоратор - как пушка, а сталь с коронкой – как стрела. Григорий Иванович перфоратор наладил, шланги к нему подсоединил, поставил на колонку, показал, как дать подборок, а потом и как бурить. Пробурил он с минуту. Треск-шум-гам! Сам знаешь, как это с непривычки.

   Заглушил он перфоратор и говорит: «Держись парень, за эти ручки и бури. А я на штрек сбегаю, там у меня в заначке пачка чая имеется, так мы на перекуре чаек и организуем». Взялся я  эти ручки, он мне воздух включил и начал я свой первый в жизни шпур бурить. А Григорий Иванович  ушел.

  Смотрю, а бурить-то у меня получается. Даже понравилось поначалу, что я – человек, а камень сверлю! Минуту бурю, вторую, а дяди Гриши нет. А тут беда-то, какая! Колонка-то кончилась и повисла как сосиска на веревке! Я перфоратор схватил, держу на руках, а меня трясет всего от него! А он урчит, бурит, только целиком на моих руках.  Так стою я, пот с меня градом, зубы сжал и жму, а сам думаю: «Черт! Нашел же я себе работу!». Тут мужик какой-то проходил, увидел меня, присел и смотрит. Потом еще один мужик проходил, так он и его к себе подсадил. И собралось их мужиков восемь. Сидят вокруг меня, смотрят, о чем-то даже вроде спорят. Курят и головами качают. А я-то удивляюсь, мужики-то с виду вроде бы хилые, как думаю, они бурят, если я едва эту штуку чертову удерживаю! И решил я для себя тогда, вот эту смену отработаю, выеду и уеду к себе в аул, даже рассчитываться не стану!

  А тут Григорий Иванович появился, оказывается, он со своим дружком на штреке заболтался. Как увидел меня, мокрого и с вытаращенными глазами, бросился ко мне и отключил перфоратор и, давай мужиков ругать! Ах, мол, вы такие-сякие, что, не видите, парень молодой, ничего не знает, неужели не могли ему колонку поправить!? А они смеются, откуда нам знать?! Смотрим, парень бурит, думали свою силу проверяет. Смотри, почти шпур пробурил! И опять смеются, меня по плечам хлопают, ничего мол, горняк с тебя получится. Так вот!

- Ах-ха-ха! – залился смехом Степан – Представляю себе картинку! Ну, да, ты тогда здоровяк был. Не зря по морям ходил! А молодежь-то сейчас, что такое ручное бурение и не знает, редко, кто умеет на перфораторе.

- И не надо, - говорит Кокен. – Хватит с нас этих ручников!

   Хлопнули двери клетьевой отметки и из клети начали выходить люди. Степан прильнул к окну, утирая глаза и тяжело дыша.

- Ну, что там? – спросил его Кокен.

- Вон, вон он! – вскрикнул Степан. – Ты посмотри на него на горнячка! Одна штанина вывалилась из сапог! Каска на боку! Все на нем болтается. Ах ты, горняк хр…в! Ну уж погоди, я задам тебе дома! Ты смотри, а улыбается он чего-то!

   И довольный все-таки увиденным, поспешил к выходу.

- Бывай, Коке! – проговорил он у дверей.- Пойду, может, на какой попутке домой уеду. А то увидит Степка меня, может осерчать.

- Постой! – остановил его Кокен. – Как же ты его ругать будешь за внешний вид, коль он знать не будет, что ты его видел?

- Твоя, правда, - остановился, было, Степан. Но махнул вдруг рукой и, скрываясь за дверями, выдал.- А скажу, что тебя видел, и ты мне сказал!

- Вот хитрый старый крот! – покачал головой вслед ему Кокен. – Я же буду не хорош!

    Кокен вышел к автобусу за пару минут до отъезда с шахты. Курившие у дверей автобуса горняки вежливо расступились, старик поднялся по ступеньке и увидел, что его место у входа как всегда свободно. Кокен и не помнит, с каких времен так повелось, но уже много лет, когда он на смене, это место всегда пустует для него и молодым горнякам доходчиво объясняют эту, почти негласную примету.

   Покурив, парни не спеша, заходят в автобус и рассаживаются.

- Поехали! – командует кто-то.

- Коке на месте? – словно он этого не заметил, вопрошает со своего места шофер.

- На месте! – хором привычно отвечают горняки.

- Ну, тогда с богом! – говорит шофер и включает зажигание.

  Автобус разворачивается и в последний раз захватив окнами копер шахты медленно удаляется прочь.