Иван - Четыре пруда.

       Ну да, как же, знаю я, почему нашего Ивана - Четыре пруда прозвали.

Это все в войну было. А служил наш Иван в разведке, и было в том отряде их три Ивана, а потому по-разному они звались.

   Первый Иван был Баюн. По что так называли неведомо. Только здоровый был парень. Сибиряк, молчун, силы немереной. Раз «языка» взяли. Так он, как фрица за горло схватил, так и дотащил до самой нашей передовой. Да только помер фриц. То ли от страха, то ли придушил его Баюн. И с тех пор не доверяли ему «языков». Нет, брать он их брал, а вот тащили их потом другие. А ему, хоть бы хны. Все мороки меньше.

   Второй Иван был – Жердь. Или как его ласково звали – Жердина. Кто взял его в разведку не знамо, такого вот двухметрового и худого. Но в деле он был не заменим. Его-то и в рост никто не замечал в темноте. Все за столб принимали. А ну, смекни, когда такой вот столб шандарахнет тебя по башке? Было от чего фрицам онеметь!

   А наш-то Ваня ничем особо не выделялся. Разве что молодой был да ловок, и на том прижился в разведчиках. А как свободная минутка выпадала, он все рассказывал товарищам о своей деревне, да о четырех прудах в ней.

   В разведке, понятно, тоже не без потерь. Придет, бывало, молодой солдат, так ему и говорят: « А вот это наш Иван – Четыре пруда. А ну-ка, Вань, расскажи ему за пруды-то». Новенькому, понятно, тоже интересно, а что, мол, за пруды?

   И приходилось тогда Ивану рассказывать. Да не без удовольствия. Любил он это дело, родную деревню вспоминать.     

                                                         2.

  А прудов-то в деревне этой и было впрямь четыре.

Первый большой такой, мелкий и теплый. Его Лягушачьим прозвали. В нем вся ребятня голышом купалась, мальчиши да девчонки.

  А ночью к нему не ходи. Лягушки там такой хоровод затевали, что собачьего лая в округе не слышно было. Оттого и прозвание такое этот пруд имел.

   Второй пруд был Рыбачий. В нем зимой и летом рыба водилась. Говаривали, рыба эта по подводному течению туда попадала. Так на том пруду многие мужички всю жизнь пропадали. И все с бабьем воевали, что назло им  бельишко полоскать приходили. И делали это шумно и долго, попортив мужичкам настроение и клев.

   Третий пруд – Черный. Это особый пруд такой. И как к нему подходишь, так всяк в душе чуял холодок. И не было в пруду том ни живности какой, иль растения какого. Был он прозрачен и светел, и видно было глубокое и страшное его дно. Старушки говорили, что заколдованный он. И что утопла там одна девица от любви несчастной. Сказывали, что выходит девица та из пруда по ночам и ищет своего любимого. Птицы облетали этот пруд стороной, и пьяные мужики трезвели от жути.

    Веселым звался четвертый пруд. От названья и суть. Вокруг него завсегда веселье было. Молодые здесь любились. На качелях, что до небес взлетали, качали девчат до визга. Даже гуси и утя, полдеревни истоптав, здесь гостевали и от ревности к своим гусыням меж собой бои затевали на радость детворе. Гулянья да праздники многое этот пруд перевидал.

   А еще, к примеру, в деревне было шесть колодцев: Горбатый, Вишневый, Прошкин, Косой, Совиный и Журавка. Так о них, о каждом, тоже свой сказ есть. А пока вот о Ванькиных прудах.

   Я знаю о них. Сам из той деревни.

                                                             3.

       В конце сентября сорок третьего это случилось. Тогда войска наши реку Днепр форсировали.

       Дивизия, в которой служил наш Иван - Четыре пруда, переправлялась в том месте, где особых береговых укреплений не было, и потому, никто особого сопротивления от врага здесь не ждал.

       Но хитер, оказался немец, хоть и не держал здесь войско, но пристрелял он это место артиллерией своей. Как пошла канонада вокруг, так и открыл фашист огонь из всех орудий по этому месту. И впопад! Река ощетинилась от взрывов бомб и мин. Лодки, плоты и другие плавсредства взмывали в воздух и разлетались в стороны, разметая находящихся в них людей. Огонь был до того плотный, что до берега добрались лишь немногие.

   Лодка, в которой находился Иван, почти пристала к берегу, когда прямым попаданием ее разнесло вдребезги.

   Иван вылетел на берег и потерял сознание. Едва придя в себя, он попытался идти вперед, но тут немец скорректировал огонь на берег, и новые залпы превратили его в сущий ад. Новая взрывная волна отбросила Ивана, и земляной вал, взмывший было в воздух, накрыл его.

                                                        4.

    Иван очнулся, когда все уж стихло. Он стряхнул с себя землю и убедился, что цел. Выбравшись из воронки, оглянулся вокруг. Никого из бойцов в живых и даже раненых не было. Течение унесло остатки плавсредств и казалось, что Иван и вовсе пришел к берегу с этой стороны. Впереди, со стороны лесного массива, в его сторону шли люди. Приглядевшись, он понял, что  верно почувствовал. Это были немцы.

   Они шли спокойные и уверенные, что на берегу не может быть живых. Их веселые и оживленные голоса уже был слышны в этом пустынном месте.

    Еще несколько минут, и они будут совсем близко. Иван оглянулся назад, на  редкостный для такой реки недалекий берег и заплакал.

    Иван - Четыре пруда, все детство которого прошло на Лягушачьем пруду, совсем не умел плавать.

   И стало обидно ему умирать, особенно в одиночку. Но надо было, иначе нельзя.

   И не утирая слез, собрал он все оружие, что было вокруг, разложил по воронкам вкруг себя и был готов к последнему бою. И как подошли фашисты совсем близко, открыл огонь из всего, что у него было, перебегая от воронки к насыпи, от насыпи к другой воронке. И так удачно у него это получилось, что дрогнули они и побежали, неловко отстреливаясь обратно. Да и не было нужды фрицам помирать. И через пять минут повторили они свой артобстрел. Про то, как это было, Иван плохо помнил, как не помнил, что  еще дважды после обстрелов он отстреливался от врага, уже не оглядываясь на недалекий, противоположный берег. Отстреливался и плакал. Плакал и отстреливался.

                                                      5.

   Потом немцы совсем уж ушли с этого места, боясь остаться в окружении, поскольку в других местах наши войска глубоко вошли к ним в тыл.

   Командующий армией, прослышав, как какая-то горстка бойцов зацепилась на берегу противника, отразила несколько контратак немцев, вместе с командиром дивизии переправился на другой берег, чтобы отметить отличившихся героев.

    Переправившись, они нетерпеливо ждали, когда рассеявшиеся по берегу бойцы найдут оставшихся в живых солдат. Наконец их позвали и указали на мирно спящего глубоким сном на дне воронки солдата.

- Твой? – спросил генерал комдива.

  Комдив спустился в воронку, вгляделся и радостно закричал:

- Мой! Мой! Товарищ генерал! Ваня это, Четыре пруда!

- Что значит «Четыре пруда»?! – удивился генерал.

- Разбудить! – дал указание комдив бойцам и, вернувшись к генералу, доложил. - Извините товарищ генерал. Это рядовой Иван Кузнецов, разведчик, а Четыре пруда - это прозвище его. Деревенский он, а в деревне его - четыре пруда.

   Между тем бойцы растолкали Ивана, помогли ему выбраться, и он, как мог, доложился генералу, стесняясь своего потрепанного вида.

    Изумленный генерал обернулся к комдиву:

- Что ж ты мне «до роты бойцов, держат оборону»?! Ты что, сынок, и впрямь один был?

Услышав от генерала отцовское «сынок», Иван только и смог едва кивнуть головой. А генерал положил так руку на плечо солдата и долго смотрел в его голубые глаза, и потом, отступив на шаг, взял руку под козырек своей генеральской фуражки и сказал:

- Рядовой Кузнецов! Согласно указанию Верховного Главнокомандующего о поощрении солдат и офицеров, особо отличившихся при форсировании Днепра, за проявленную отвагу и мужество я буду ходатайствовать о присвоении вам высокого звания Героя Советского Союза! Спасибо вам за службу, рядовой Кузнецов!

   Так Иван - Четыре пруда стал Героем.

                                                      6.

    В мае сорок пятого в Германии слегка поцарапала пуля руку Ивана.  Совсем легко, только перевязку надо было делать. Так случайно он и познакомился на перевязках с медсестрой Аней. Оказалась она землячка,  кому неприятно встретить на войне земляков. Понятно, Иван и ей про четыре пруда рассказал и о многом другом.

  И как-то пожаловался, вот, мол, за всю войну ни царапины, а тут в самом конце ее угораздило.

- Что тут удивляться, - сказала Аня. – Наш генерал всю войну прошел и не чихнул, а тут вот простуда! Вот незадача! Главврач уколы генералу прописал, а ему бы чайку с медом, да где мед взять?

- Медку? – отозвался Иван. – Да плевое это дело для разведки – то. Я вот достану, а ты передашь, хорошо?

   И достал ведь. Прижал он к груди заветную баночку с медом и в санбат. Все есть повод с Анечкой встретиться. И совсем уж недалеко ему идти осталось, как остановили его на пути, представились комендатурой и попросили предъявить документы. Вроде бы и проверка окончилась, как сидевший в машине молчавший до этого капитан, ткнул пальцем на банку в руках солдата.

- А это что?

-  Мед, товарищ капитан

- Вижу, что не сметана. Откуда мед, рядовой?

Иван - Четыре пруда махнул в сторону, откуда шел.

- Понятно, - сказал капитан. – А вас ознакомили, солдат, с приказом о мародерстве?

- Так точно, товарищ капитан. Но..

- Молчать! – перебил его капитан. – Значит, так мы выполняем приказы?! Взять его!

  И не успел Иван и глазом моргнуть, как очутился в машине между двух солдат с автоматами. И тронулась машина в другом направлении. Видит Ваня дело серьезное. Толкнул он в бок рядом солдата и спросил шепотом:

- Браток, а что мне будет-то?

- Приказ у них - принимать меры, - ответил, не глядя на Ивана, солдат. – Могут и стрельнуть.

   И окаменел от слов этих Иван.

   На одной из развилок обогнал их «виллис» да вдруг тормознул, и встал посреди дороги. И остановилась перед ней машина, в которой везли Ивана.

   Вышел из того «виллиса» начальник штаба дивизии, в которой служил Иван, и пришлось капитану, арестовавшего его, как старшему, сойти из машины и доложиться начштабу:

- Капитан Шавко, СМЕРШ.

- Вижу, понял,- сказал полковник. – А куда это ты, капитан, бойца везешь?

- Да мародер он, товарищ полковник. Мед украл у населения. А что, боец, ваш что ли?

- Да уж, наш. Давненько за ним всякие такие безобразия водятся. Вот ведь, доигрался, подлец! А ну-ка!

   И полковник протянул свою огромную руку к Ивану, схватил и выволок его промеж солдат и силой толкнул к своей машине.

- Марш в машину, сволочь!

   И, повернувшись, упредительно сказал:

- Ты вот что, капитан, отдай его мне. Мы его, понимаешь, сами.

- Надо бы по форме, - заикнулся, было, капитан кусая губы.

- А мы по форме, - заверил его полковник. – Как положено перед строем, понимаешь. А ты для галочки еще себе добудешь. Ну, давай!

   И он протянул ему руку на прощание, как старому товарищу, давая понять, что разговор окончен, направился к своей машине.

   «Виллис» рванул с места, обдав пылью капитана, умчался вперед.

   Когда проехали немного, полковник, не оборачиваясь, начал отчитывать солдата:

- Ты что, Иван? Да они же могли тебя расстрелять на месте. Ты видел, какими злыми глазами он на меня смотрел? Он бы и меня пристрелил, будь его воля! А? Ну что молчишь? На кой ляд тебе этот мед понадобился?! Саша, останови машину!

   «Виллис» остановился. Они вышли из машины. Полковник закурил.

   Иван подошел к нему и тихо сказал:

- Я мед, товарищ полковник, генералу нес.

- Генералу? Какому генералу? Ах да, генералу. Так ты узнал, что он болен и мед ему… Ну вот. А тебя за это могли… А ведь могли ведь, и пикнуть бы не успел. Да, жизнь. Ну ладно, разведка, топай. Нет, стой. Мед-то давай, я ведь как раз к генералу еду. Передам, значит.

   Иван вернулся и двумя руками протянул банку с медом. Полковник потянул банку, но не смог вытянуть ее с рук солдата.

- Ты что, Иван? – удивленно спросил он и потянул еще раз, но пальцы солдата не разжимались.

- Сашко, ко мне, - скомандовал полковник. – А ну-ка помоги.

  Они вдвоем разжали пальцы солдата и аккуратно забрали банку с медом.

   В машине полковник обернулся и, взглянув на одинокую фигуру солдата у дороги, выругался:

- До чего довели народ, сволочи!

                                                          7.

    Ивана схоронили, как он и просил у родительских могил, что недалеко от Лягушачьего пруда. Уважили, значит, просьбу Героя. А то райком все хотел среди деревни его, мол «увековечим», а почто центр деревни в кладбище превращать? Не по-людски это.

   Я с Иваном приятельствовал. Это он только мне рассказал, что Героем стал, оттого, что плавать не умел. И что плакал много, когда с немцем бился, смерти боялся и ждал, а она обошла его. Да про то, как за банку меда едва под распыл не попал, так это он только мне сказывал, вот.

  Я знаю. И сам я из той деревни, где четыре пруда.

Рассказ опубликован в сетевом журнале "Камертон" №12 2010 г.