Сидевшие у стола, за игрой в карты и полегоньку потягивавшие самогон полицаи оглянулись и чертыхнулись.

  Корень, а он сидел с краю, ругнул вошедшего:

- Ты чего, пень! Не мог по утру с докладами зайти, аль ордена да медали раздать явился?! Не видишь, люди делом заняты!

- Ага, вот сейчас раздам, - беззлобно отозвался Стацюк. – Слышь, Корень, тут такая картина. Мужик тот, ну которого мы вчера у леса взяли, с бородой этот, Фадеев что ли фамилия?

- Да – ка разница, говори, чего тянешь, - психанул Корень.

- Так я и говорю, оказывается этот мужик и вовсе не мужик.

  Полицаи разом прыснули от смеха, и больше всех ржал сам Корень.

- Не мужик говоришь, а-ха-ха-ха! А кто же он?! Партизанка Соня с бородой?!

   Стацюк улыбнулся и махнул рукой.

- Да ну вас, что вы, в самом деле? Когда о нем немцам доложили, так от них и вышло такое указание, что это поп, и поэтому никаких методов к нему не применять, не трогать, значит. И с ним завтра, какой то чин немецкий приедет говорить, вот.

- А они откуда, ну немцы эти, про попа нашего знают? – спросил Корень.

- Так они за всех знают. Вспомни, как в город вошли, так мигом всех коммуняк забрали, и все по адресам! А жидов и вовсе за полдня у балки постреляли. Немцы, они все знают, даже по каким статьям мы с тобой нары отирали.

- И то верно, - почесал за затылком Корень. – Ну да ладно, топай, разберемся.

  Стацюк ушел. Корень бросил карты и задумался.

- Корень! Слышь, Корень! А может, мы важную птицу поймали? Может нас наградят, коль завтра к нему завтра, важный чин приедет? – потянул его за рукав молодой, которого звали Харч.

- Ага, жди! Догонят и еще наградят! - мрачно огрызнулся Корень. – Дурень ты, Харч! Попы эти, от коммуняк пострадавшие, а мы его по роже!

- Да ну-у! Что ж делать – то, Корень! Может пристрелить его, да с концом, мол, попытка к бегству!?

- Да ты и впрямь дурак! Где ты видел, чтоб попы бегали!? Ладно, пошли, возьми вон ведро с водой.

   И, прихватив, висевшее на входе у умывальника полотенце вышел, Харч с ведром пошел за ним.

  В коридоре, Корень остановился у одной из дверей и приказал:

- Отворяй!

- Ты чего, Корень? Он же не здесь! Здесь баба эта, ну что мы в заброшенном доме взяли.

- Отворяй, говорю! – рявкнул Корень, и когда Харч, снял засов, добавил. –  Выводи!

  Тот исчез в проеме, и Корень услышал испуганный женский голос и возню. Наконец Харч снова появился в дверях, волоча за волосы девушку.

- Царапается, сука большевистская! - пожаловался он Корню, и, ухватив ее покрепче, сказал.- Да молчи ты, нужна ты доска стиральная со своей честью путаной!

- Пошли! – приказал Корень, и они прошли через две двери, к нужной камере.

   Корень, открыл дверь, взглянул внутрь и показал Харчу, чтобы он отпустил девушку.

- Видишь мужика? - спросил он девушку, показывая на человека, лежавшего на полу камеры, и девушка кивнула головой.- Ты говоришь, что медсестра. Так вот, чтобы к утру, он стоял на ногах, а иначе пожалеешь, что на свет появилась.

   Он кинул полотенце на плечо девушке и подтолкнул в камеру, Харч занес за ней ведро, вышел и запер дверь.

                                                          2.

   Девушка обошла его, пытаясь понять, что с ним. Сначала ей казалось, что он и вовсе не дышит, но потом увидела его вздрагивающие пальцы на руках и поняла, жив. Осторожно перевернула его на спину и увидела окровавленное, бородатое лицо мужчины. Он, глухо застонал, но стал дышать ровно и спокойно. Она внимательно осмотрела его и убедилась, что он не ранен, но сильно избит. Замочив один конец полотенца, стала аккуратно убирать кровь с его лица. Вскоре, влага привела его в чувство, он пытался открыть глаза и привстать.

- Тихо, тихо! – сказала она. – Полежите немного, сейчас вам станет еще легче, потом я осмотрю вас.

- Кто ты? – спросил он.

- Я, Валя, медсестра, – сказала она.- И вы должны меня слушаться, хорошо?

- Да, - сказал он и уронил голову.

   Вскоре он пришел в себя, открыл глаза и спросил:

- Почему ты здесь?

- Я Валя, военная медсестра. Мне сказали помочь вам.

- Как же ты оказалась здесь Валя?

- А меня по ранению оставили, на излечение, когда мы в окружение были, а полицаи во время облавы забрали.

- А как узнали, что ты медсестра?

- Военный билет нашли у меня, - вздохнула девушка.

- Это плохо, - сказал мужчина. – Но ничего, отпустят.

- Вы думаете, отпустят? – с надеждой в голосе спросила она.

- Отпустят, отпустят дочь моя, - уверенно сказал он, похлопывая ее по руке. – Ты ведь просто так военная, а на самом деле сестра милосердия. Дело божье, раненным помогать. Отпустят.

- А вы кто дяденька будете, партизан? – спросила Валя.

- Ну что ты, какой я партизан, - махнул рукой мужчина. – Священник я. Это они, полицаи меня, кажется, за партизана приняли.

- Священник, - сказала девушка. – Ну, тогда вас точно отпустят.

- Это почему ты так думаешь, Валюша?

  Валя, немного помолчала, пожала плечами и чуть раздумав, сказала:

- А нам в школе говорили, что попы, то есть, извините, священники, ну это, прислужники империализма. Значит, вас отпустят.

   Мужчина, едва заметно улыбнулся и покачал головой.

   Заскрипела дверь камеры, отворилась, и вошел Харч с котелками в руках.

- Эй ты, девка, - сказал он. – Как он? Вижу, уже воркуете тут. На - ка, подкорми его.

   Он поставил котелки на пол и ушел.

   Девушка забрала котелки и подошла к священнику.

- А давайте, покушаем! – она опустилась перед ним на колени и подвинула еду. – А как вас зовут?

- В миру, я Фадеев Михаил Иванович, а по сану отец Никодим.

- Отец Никодим, хорошее имя такое, - сказала девушка. – Давайте отец Никодим, я покормлю вас.

                                                       3.

   За отцом Никодимом пришел сам Корень.

Он помог ему приподняться, но, видя, что он слаб, подхватил его под руку.

- Ты это, того, не серчай, старик. Мы и не знали что ты богослужитель. За партизана приняли тебя, понимаешь? Народ то наш натерпелся от этих большевиков, вот, оттого и злой. Тут вот к тебе начальство большое пожаловало от новых властей, ты бы уж, старый, особо на нас не жаловался, не со зла мы, понимаешь?

   Корень, вывел отца Никодима с камеры, но, видя, что ему одному будет не под силу, крикнул в глубь камеры:

- Эй, деваха! Выходи, поможешь!

   Так, поддерживая с двух сторон Никодима, они пришли в кабинет, где их ожидал немецкий чин.

    Когда они бережно усадили отца Никодима на стул, этот чин спросил, указывая на Валю:

- А это кто?

- Медсестра это, - ответил Корень. – Батюшка вот приболел малость, так мы ему медсестру приладили, чтобы подлечился, значит, вот.

- Это хорошо, хорошо! – остался доволен немец. – Ты ступай пока, позову, если надо, а мы тут втроем поговорим. А ну-ка сестра, как вас?

- Валя, - отозвалась девушка.

- Прекрасное имя! Так вот Валя, сделайте нам, пожалуйста, пока чайку.

   Он сам принял из рук Вали стакан с чаем  и поставил перед отцом Никодимом и подвинул к нему еду.

- Вы кушайте, кушайте, не стесняйтесь! Позвольте представиться я  Отто фон Зоммер, представитель немецкого командования. В мои обязанности входит

налаживание новой жизни на территориях, освобожденных от большевистской заразы.

- Вы хорошо знаете русский язык, - сказал отец Никодим.

- Спасибо, спасибо! – заулыбался Зоммер.- Но, что вы хотите? Великий русский язык и русская культура! Язык Достоевского и Толстого! Я всегда читаю их произведения в оригинале. И это ничего, что сейчас война, вот увидите, мы немцы, много еще сделаем, чтобы   помочь вашему народу возродить свою истинную культуру и поруганную веру в том числе.

Вы, верно уже слышали, что мы в городе в первую очередь посодействовали открытию богослужений в церкви, где известный вам отец Сергий уже ежедневно служит, восхваляя Бога и новую власть, которая принесла свободу православному народу?

- Да, - сказал отец Никодим. – Я виделся и говорил с отцом Сергеем.

- Да что вы! – удивился Зоммер. – И когда вы с ним говорили?

- На прошлой неделе, - ответил отец Никодим.

- На прошлой неделе? – удивился Зоммер. – А я с ним говорил два дня назад и, кстати, говорил с ним о вас, но он ничего не сказал мне о вашей встрече. Странно. А я ведь искал вас, отец Никодим. Пора бы и вам вернуться  на служение. Я уж и церковь вашу осмотрел, она ничуть не пострадала. Большевики, кажется, держали там какие то мастерские? Но ничего. Вот вы немного поправитесь, а мы уж наведем там порядок. О церковной утвари не беспокойтесь, у меня все имеется в большом количестве. Сразу после изгнания большевиков я тщательно организовал собрание культурных ценностей, чтобы их окончательно не растаскали и не уничтожили. Возьмете у меня все, что вам нужно будет для богослужений.

  А пока, вот, сестричка Валя за вами присмотрит, и где вам жить определитесь. Я вам во всем помогу. Ну, что, надеюсь согласны?

      Отец Никодим, взглянул на веселое и чем-то довольное лицо Зоммера и покачав головой сказал:

- Нет. Я не буду служить в церкви.

- Отчего же?! – удивился Зоммер. – Вы, что же, отошли от Церкви? Или ушли в другую церковь?

- Нет, - ответил отец Никодим. – Но я не буду, служить в церкви.

   Зоммер задумался, он встал и нервно прошелся по кабинету.

- Так, - сказал он, вернувшись к столу. – Теперь я, кажется, начинаю понимать, почему отец Сергей ничего не сказал о встречи с вами. Вам что же голубчик, наша власть не нравится. Может это мы, а не большевики вышвырнули вас с церкви и превратили его в сарай? Может быть, вы лично симпатизируете этому грязному грузину, вашему вождю, сгноившему половину русского народа, уничтожившего его культуру, веру, наконец? А может, вы тайный агент большевиков и, променяли вашу рясу на партбилет?

    Отец Никодим помолчал немного и сказал:

- Священнослужитель не может служить властям и партиям. Он может быть послушен только Богу и служит только народу своему. Так заповедовал нам Господь.

- Не-е-е-т! – сказал Зоммер. – Мне кажется, вы не понимаете нас, господин Никодим. Мы пришли сюда не как завоеватели! Мы пришли сюда, чтобы истребить на корню зло безбожья! И мы истребим его, уверяю вас! С вами, или без вас! Но вы жестоко ошибаетесь, отец Никодим и совершенно ошибаетесь, когда не хотите помочь нам и вашему народу установить новую власть!

- Я был в городе, когда вы пришли, - ответил отец Никодим. – И видел, зачем вы пришли.

- А как, как бы вы хотели!? Эти евреи, вы забыли, они распяли нашего Господа! А коммунисты? Они распяли вашу веру и ваш народ!

- Эти люди, тоже наш народ, - сказал отец Никодим и добавил. – Я сказал об этом отцу Сергею и говорю вам. И поэтому я не буду служить в церкви.

- Евреи и коммунисты, ваш народ? А вы зря так храбритесь, - сказал вдруг примирительно Зоммер. – Надеюсь, вы понимаете, что ваш отказ, может расцениваться нами как поддержка коммунистического режима, и мы вас просто расстреляем?

- Я понимаю это, - ответил отец Никодим. – Но, на все воля Господа.

- Здесь может быть одна воля, отец Никодим, наша. Да и девочку эту придется с вами расстрелять, зачем нам лишние свидетели.

- Ой, дяденька, а меня за что? Я его не знаю, меня к нему в камеру заперли! – заплакала Валя.

- Вы не посмеете, - сказал отец Никодим. – Это невинное дитя, отпустите ее.

- Не такая уж она невинная, как вы думаете. Вот ее военный билет, а это значит, она и присягу принимала, что будет бороться с нами, как это у вас говорится: «до последней капли крови». Нашей крови, позвольте вам заметить. Мы ее отпустим, а она всем будет рассказывать, как отец Никодим большевистской власти верен остался.

- А я не скажу, дяденька, я не кому не скажу, - запричитала Валя.

- Ну-ну, успокойся! – Зоммер погладил рукой по плечу девушки. – Я думаю, отец Никодим согласится, и мы тебя отпустим, ведь так отец Никодим?

   Отец Никодим  опустил голову и, покачав головой, сказал:

- Нет.

- Не думал я, что вы такой жестоко сердечный человек, - сказал Зоммер и крикнул. – Эй, кто-нибудь!

   В дверях появился Корень.

- Они, оба, больше не нужны мне. Это враги рейха и опасные заговорщики.

Расстреляйте их! Обоих! – подчеркнул Зоммер.

  Корень, с удивлением взглянув на помрачневшего священника и плачущую девушку, хлопнул каблуками сапог и сказал:

- Есть, расстрелять!

                                                 4.

   В камере Валя непрестанно плакала и ходила из угла в угол. Отец Никодим сидел на соломе, прислонившись к стене, и молча наблюдал за ней. Наконец, она присела рядом, и, обняв коленки, сжалась, пытаясь, успокоится.

- Прости меня, дочь моя, - сказал ей отец Никодим. – Я не думал, что они так поступят.

- Зачем? Зачем, вы им так сказали? – спросила, всхлипывая, девушка. – Вы же могли сказать, что не служите больше в церкви. Или согласились бы, а потом ушли куда подальше, кто бы за вами смотрел?!

  Отец Никодим потер свои большие и мягкие ладони и ответил:

- Я не мог так поступить, дочь моя. Ты и я, оба солдаты, и давали клятву служить верно, и честно. Я не мог сказать так, даже если об этом никто и не узнал.

   Девушка взглянула на него и спросила:

- А они, правда, нас расстреляют?

- Думаю, что да, - сказал отец Никодим, и девушка снова заплакала.

- Не плачь, - сказал отец Никодим. – Скоро наши мучения кончатся и Господь примет нас.

- Да, примет, - всхлипывала девушка. – Это он вас примет, а я кто ему? Я и пионерка была и комсомолка, и в бога не верила.

- Это все ты не по незнанию, дитя мое. Господь, знает это. Но разве ты хулила Его? Вот и в армии ты на благом деле. Родину защищать и раненным помогать, это и есть самое богоугодное дело.

  Девушка помолчала, а потом спросила:

- А это, правда?

- Что, правда? – откликнулся отец Никодим.

- Ну, что он, бог, меня простит.

   Отец Никодим улыбнулся ей:

- Ну конечно. А не хочешь ли ты, Валя принять крещение?

- А можно?

   Отец Никодим не ответил, Он поднялся, принес с угла камеры ведро с водой, которой Валя умывала его, и сказал:

- Встань, дочь моя.

   Валя встала. Отец Никодим прислушиваясь к шагам за дверью камеры, быстро прочитал короткую молитву и спросил:

- Веруешь ли ты в Бога нашего и Сына Его Иисуса Христа, Господа нашего и в Духа Святого?
- Верую, - ответила Валя.

   Отец Никодим наклонился, зачерпнул в ладошку воды с ведра, красною от его крови и окропил голову девушки. Он снова прочитал короткую молитву, достал из кармана крестик, одел на шею девушки, перекрестил ее, благословляя, и сказал:

- Да не оставит Господь тебя, до конца дней, и ты будь Ему верна во всем, аминь!

   Они снова присели на солому, прислушиваясь к шагам за камерой.

- О чем вы думаете, - спросила вдруг Валя.

- А знаешь, - ответил отец Никодим. – Я, почему-то подумал, что если бы я не был священнослужителем, то поступил бы также.

  Они помолчали, затем девушка снова заплакала.

- Зачем ты плачешь, ты не веришь мне? – спросил отец Никодим.

- Нет, - сказала Валя.- Мне с вами хорошо. Мне маму жалко.

   Отец Никодим, прижал ее к себе, погладил ее по голове  и сказал:

- Маму и, правда, жалко…

                                                 5.

   Когда клацнули затворы, отец Никодим невольно прикрыл девушку собой.

Застучали выстрелы, и они упали.

   Отец Никодим упал на Валю и был неподвижен. У Вали еще двигались ноги.

   Харч, который любил бывать на таких акциях, подошел к ним и взглянул на отца Никодима. Почти все пули попали в него, и он был мертв.

   Харч, столкнул ногой его тело с девушки и присел на корточки, разглядывая ее. В нее попала всего пара пуль, и она была еще жива.

  Харч, сплюнул, поднялся, передернул затвор автомата и очередью в лицо девушки, выбил из нее оставшуюся жизнь…