Шакир а –Мил
Исход
"И сказал: Я выведу вас от угнетения..."
Библия. Книга Исход 3:17
Глава 1
Дождь хлестал нещадно. Низко зависшие свинцовые тучи погрузили ночной хутор в кромешную тьму, и только молнии, часто бьющие из этих туч о землю, ярко освещали улицы, которые в эти мгновения казались брошенными и пустынными. Но и эти молнии, отражаясь в лужах, каплях дождя на деревьях, кустах и траве, больше ослепляли, нежели давали возможность увидеть что-либо.
Такая погода была на руку трем партизанам, пришедшим в хутор в эту ночь и огородами пробравшимся к нужному им дому. Переждав немного, прислушавшись и приглядевшись вокруг, они прошли ближе. Один из них, Сомов Петр, будучи родом из этого хутора, еще раз оглянулся вокруг и постучал в окошко. То ли из-за того что постучал негромко, к окошку никто не подошел. Тогда Петр сделал это посильней, и окно тотчас приоткрылось, словно кто-то теперь выжидал за ним.
- Кого нелегкая принесла?! – послышался знакомый женский голос, и, переждав, когда за очередной молнией громыхнул гром, Петр быстро зашептал:
- Я это, тетка Аня, Петька Сомов, а что, тетка Аня, немцы на хуторе есть?
- А ты кто такой, чтобы вопросы мне задавать? – пробурчала женщина.
- Да партизан я, тетя Аня, партизан! – зашептал Петя, и, как в доказательство, сунул ствол ружья почти в окно.
- Ишь ты, посмотри на него, партизан нашелся! – ругнулся голос за окном. – Знаем мы вас бандюганов! Навешали на себя-то ружища, да что от вас толку-то. А ну шагай отсюда! Нету у нас на хуторе немцев, нету!
И тут же показалась ее рука, собирающаяся закрыть окно, но Петька ловко вставил дуло ружья на подоконник, и рука испуганно одернулась в темноту избы.
- Ты чего это, дурень, балуешь, - зашипела тетка за окном. – Убери ружище, чай не игрушка!
- Да ты не спеши, тетка Аня! – зашептал Петька. – Мне с дядькой Фролом нужно переговорить.
- А не будет Фрол с тобой разговоры разговаривать! – заявила тетка Аня, чьей женой она и была.
- А чему это не будет? – возмутился Петька.
- А ростом ты не вышел, - съязвила тетка, но потом добавила. – Нету его дома, вышел по делу.
- Так ночь же на дворе?! Да какие дела в такую – то мокроту? – справедливо заметил Петька.
- Неведомо мне про то, - ответила тетка Аня. – У Ваньки он Валова, тот таперича старостой у нас числится.
- Как старостой? – оторопел Петя. – Тетя Аня, он же завсегда за советскую власть был?!
- Были-то советы, да убыли! Да ты кто таков, что допросы мне чиняешь? Убери-ка ружища-то, а то весь дом застудил!
Петя убрал ружье, и окно тотчас закрылось.
Снова ударом плетки полоснула молния, и рванул гром. Едва он стих, Петя метнулся тенью к сараю, где оставались ждать его старший группы Аким Фомин и Савельев Егор, ровесник Петьки. Но здесь он никого не нашел. Страх холодком пробил его душу, но через некоторое время он услышал над собой тихий свист и увидел под вспышку молнии довольные и улыбающиеся лица друзей перебравшихся в его отсутствии на сеновал под крышу сарая. Они протянули ему руки и легко втянули к себе, где Петька с удовольствием завалился на остатки сухой и теплой соломы.
- Ну, что? – спросил Аким и Петька передал ему все, что рассказала тетка Аня.
- Да, дела, - заключил Аким. – А ты гутарил, что деревенька ваша за советы. И полицаи, небось, есть?
-Не спросил, - честно признался Петька. – Да откуда им взяться?
- Откуда, откуда? – передразнил его Аким. – От верблюда! Откуда вон староста у вас взялся?! Так, сказывай, где он живет, надо его прощупать, пока немчуры здесь нет.
- А может не надо? – засопел носом Егор, который никогда еще в переделках не был. – Задание мы выполнили. Разведали. Давай вертаться. Доложим, а там пущай решают, что и как.
- Не дрейф, деревня! – сказал важно Аким. – Тебе на что ружье дали? Так, слушай, значит, задачу. Подходим, если охрана есть, уходим. Если охраны нет, то по обстановке. За мной!
И он первым спрыгнул на мокрую землю.
Глава 2
Охраны у дома не было. Перемахнув через плетень, они вгляделись в окна. Но сквозь яркие отражения молнии смогли заметить, что они наглухо занавешены, а в темноте лишь одно из них едва-едва отражало светильник. Аким дал знак «вперед» и, немного надавил на дверь, просунул в щель финку и неспешными движениями отодвинул запор. Дверь распахнулась, он посветил впереди трофейным немецким фонариком и прикоснулся к следующей двери. Но она предательски заскрипела, и поэтому Аким широко распахнул ее и с криком: «Руки верх!», первым ворвался в помещение.
Колыхнуло от сквозняка двери пламя самодельного светильника-коптилки, и от этого тени людей, бывших в доме, как показались Акиму, делают непроизвольные угрожающие ему движения. Но через мгновение он увидел, как трое сидевших за столом мужчин медленно встали с поднятыми вверх руками, и ослабил палец на курке.
Аким аккуратно двинулся вправо от двери и для бдительности еще раз взглянул на место, где сидели мужчины. И облегчено вздохнул, когда не увидел у них оружия.
Вслед за ним в свободном проеме появились Петька и Егор с ружьями наготове. Убедившись, что его друзья держат мужчин под прицелом Аким быстро прошелся вокруг стола, осмотрел все и только затем заговорил:
- Ну что, Петро, может, познакомишь нас?!
Петя, указывая дулом ружья, сказал:
- Вот этот вот, дядька Фрол, к которому мы заходили. Это Савин Степан Степанович, председатель нашего колхоза. А это дядька, Ваня Валов, за которого тетка сказывала, что он староста немецкий.
- Та-а-к! Ничего себе компания! – сказал Аким. – Ну и с кого мы начнем?! А ну-ка ты, староста гребанный, расскажи-ка нам, за какие серебряники ты власть советскую продал!?
Но за старосту почему-то ответил Фрол:
- Ты это не говори, почем зря, невиноватый он. Это немцы сами его удумали в старосты поставить.
- А ты пока помалкивай, - перебил его Аким. – Мы с тебя еще спросим, почему это ты тут с немецким холуем чай попиваешь.
- А ты не гони напраслину на человека! – вмешался бывший председатель Степан Степанович. – Невиновный здесь Иван кругом. Тут как немцы наехали, собрали всех, так один самый среди них важный все ходил кругом нас, потом остановился напротив Ваньки, ткнул в него своей палкой и сказал: «Ты есть будешь - староста и будешь отвечать за порядок перед великой Германией!». И на том уехали.
- Уехали, говоришь? – процедил Аким. – И прям потом и не возвращались?!
- Нет, почему же, возвращались. Пару раз, да все другие. Но эти все, как татары, по русскому ни бельмеса. Собирали всех, по домам рыскали, но ничего, пронесло, уезжали ни с чем.
- А вы их, небось, хлебом с солью?!
- Да какой «хлеб – соль»!? – махнул рукой Степанович, отчего пламя коптилки колыхнулось. – Они же, как тать ночью, кто же их ожидал?
- Ладно, - сказал важно Аким. – Мы это дело проверим. Седайте.
Но едва мужики сели, и сам Аким готов был присесть на свободный табурет за столом, как увидел перед собой неполную кружку с чаем, которая была четвертой на этом столе.
Смекнув в чем дело, он быстро присел и тотчас вытащил из-под стола человека, не совсем по-деревенски одетого и небритого. Тот дрожал и зажмурил глаза от страха.
3.
Быстро проверив карманы этого человека, Аким развернул его лицом к Петру и спросил:
- А это кто? Что-то он на твоих земляков не схожий?
Но Петр, даже не вглядываясь, мотая головой, сказал:
- Не – е! Этого дядьку я не знаю. Не наш он, это точно.
Тогда Аким развернул этого человека к Степану Степановичу и спросил:
- А ты что скажешь?
- Натан это, фамилии не знаю, он, еврей с Мысловки, безобидный человек.
- Тю! – присвистнул Аким. – Мысловка! Это же на другом краю света?! И чего это он, безобидный ваш человек, здесь делает?
- А по делу, - ответил вдруг твердо Степан Степанович, предупредительно взглянув на тех, кто сидел с ним за столом. – Мало ли дел у человека бывает.
- Та-ак! – потянул Аким, от которого не ушел этот скрытный взгляд. – Значит, не хотите говорить, зачем этот гражданин у вас находится. Вот где нутро ваше сказывается! Невиноватые, мол, мы кругом, да все это немцы придумали! А вот мы заберем его с собой да допытаемся. Может, это он у вас – староста?!
- Да какой он староста? – возмутился вдруг не проронивший до этого слова Иван Валов. – Да ежели он еврей!
- Ишь ты, - усмехнулся Аким. – Ну не староста, так провокатор какой! А тебе, я вижу, самому быть старостой нравится! Ну, ничего, у нас он быстро откроется! А пока вот с вас спрос. Вижу я тихо тут живете, с немцами дружбу водите. Только ведь немчура эта не на века к нам пришла. А как вернется наша родная советская власть, какой ответ перед ней держать будете?
- А ты тут нам митинги не читай! – сказал вдруг осмелевший Валов Иван. – Говори, что надо. Мы сами-то не знаем, кто ты таков. Смотри, ружье взял, так что, ты есть власть какая?
- А партизаны мы, дядька, слыхал, небось, за нас? Немцы не просвещали? А так как мы партизаны и значит за власть советскую, так надобно и помогать нам. Нам старосты не нужны, а вот с хлебом – солью есть проблемы. Так что, будете помогать нам?
Сидевшие за столом люди переглянулись, молчание затянулось, но вскоре Степан Степанович поднял свои глаза прямо на Акима и сказал:
- Нет. Не будет вам от нас помощи.
- Так, - едва разжимая губы и оглядывая сидящую перед собой троицу, проговорил Аким. – Так я и думал. Нет в них веры в советскую власть, Петька! И Гитлер им ближе отца родного.
Тут Степан Степанович привстал и заговорил резко:
- Трепач ты, а не партизан! Ишь с кем роднить нас вздумал! Да мы, может, тоже все в партизаны хотим, да что толку от того, что вас на десяток голодранцев больше будет?! А помогать мы вам не можем. У них вот, у евреев натановских, весь городок фашист пострелял! И теперь их человек четыреста в лесу нашем хоронятся. Мы им помогаем. А ежели и вам помогать станем, так и они, и вы, и мы сами все с голоду передохнем. Так вот и скажи своим командирам!
- Ну, ты, батя, врать мастер, я погляжу. Чего это ты нас в голодранцы записал?! - сказал Аким вставая. – Ладно, мы и это проверим. А ну-ка, выйди в сени, слово к тебе есть. А вы, Петька, глаз с них не спускайте!
В сенях Аким зашептал Степан Степановичу:
- Ты председатель смотри, мы все проверим! И коль неправда твоя, вернемся и сочтемся. Еврея твоего забираем, чтобы ты не гутарил, может он и вправду провокатор. Понял?!
- Понял, - ответил ему Степанович.
И тогда Аким приоткрыл дверь и сказал своим товарищам:
- Все! Уходим! Петька, этого не вашего, берем с собой!
4.
Савелий Макарович, или как просто называли его, командира партизанского отряда, «батька Макарыч», стараясь придать на своём лице выражение строгости, которого никогда не было в его характере, несколько раз внимательно выслушал все, о чем ему докладывал Аким.
- Я, ей-богу сомневаюсь,- твердил Аким. – Надо бы этого Натана, еврея допросить, как следует. Он душонкой жидкий, не наш, городской, до сих пор трясется как лист осиновый!
А Макарычу вовсе не хотелось допрашивать этого человека, но он сдался:
- Ладно, валяй! Води своего городского.
Когда же Аким завел Натана, он с трудом разглядел в нем человека, который был очень бледен и изможден. В старосты, конечно, этот человек не годился. Но на местных он не был похож, длинные, кучерявые волосы и большие черные глаза скорее выдавали в нем цыгана. Незнакомец был напуган и, видно не верил тому, что Макарыч с Акимом в землянке одни, и постоянно озирался, вглядываясь в темноту, словно кто - то мог выйти из нее и ударить его плетью.
- Да ты садись, мил человек, - сказал ему Макарыч. – На-ка вот, чайку хлебни.
Мужчина присел напротив, схватил кружку и с жадностью стал пить.
- Не торопи, - усмехнулся Макарыч. – Я если надо, еще добавлю. Как тебе чаек? Небось, непривычный тебе?
- Отчего непривычный? – ответил ему незнакомец, протягивая пустую кружку, в которую Макарыч тотчас долил кипятку. – Это сабельник – трава лесная. Мы все ее сейчас пьем почти целый месяц.
- Ишь ты, знаешь, - согласно кивнул головой Макарыч. – А теперь вот расскажи-ка, кто - это мы, да и сам ты кто таков будешь?
- Я, Натан, еврей значит, - начал было незнакомец.
- Да что вы заладили, - кивая на Акима, воскликнул Макарыч. – Еврей, да еврей! Ты мне дело говори.
- А я и говорю. Натан я – еврей из Мысловки. Поселок это небольшой такой, душ тысяч пять жителей было. Из ремесел в нем - маленькая ткацкая фабрика и завод по дереву, а так все по мелочи, кто по сапожному делу, кто и шапки шил. Жители, евреи, ну и других немного, вот.
- А сам ты, из каких будешь? - спросил Макарыч. – Из ткачей, из плотников?
- Учительствовал я в местной школе, - ответил Натан.
- Скажите-ка, учительствовал?! Не больно ты на учителя похож, – покачал головой Макарыч. – Ну, ну. Так давай, ври дальше.
- Я и говорю, - повторился Натан. – Работали мы, работали, а тут война. Нет, взаправду сказать, войны у нас и не было. А как ушла Красная Армия из наших мест, так на третий день приехали они, немцы! Ничего так приехали, без стрельбы и пальбы. Въехали прямо на площадь. Ну, народ стоит, не разбегается. Вышел тогда из передней машины их офицер и подошел прямо к Гиди - сапожнику, у него там рядышком будка была. И спросил тот господин офицер Гиди: "Ты есть еврей?”.”Да – да! - ответил ему радостно сапожник Гиди. – Я еврей. И мы все тут евреи”.
Сказал он так и стоял, улыбаясь господину офицеру. Но достал офицер пистолет и выстрелил из него прямо в рот Гиди, тот и упал, где стоял. И замерло все вокруг. Закричал тогда что-то этот офицер, повыскакивали и попрыгали из машин немцы и начали стрелять всех вокруг. Никто, никого не спрашивал, просто стреляли во всех: в мужчин, стариков, женщин и детей. Долго стреляли. Пока все не убежали, и не стало в кого стрелять. А потом уехали. И не приезжали.
Люди потихоньку вернулись назад, похоронили близких, а некоторых и хоронить было некому, так всем миром сделали это. И как будто все стихло. Пошли разговоры, что, мол, это немцы, только евреев убивали и убивать, возможно, будут. И стали жить дальше. Евреи как бы на баулах, а остальные попроще жили.
Только когда немец вернулся, все получилось наоборот, евреи почти все ушли, кто успел, конечно, а других, не евреев значит, немец так всех и скосил. Им было все равно кого убивать, для них все евреи были. С тех пор никто в поселок и не возвращался, как схоронили всех, живые и ушли в лес. Теперь там и живут, а Натан и другие по деревням местным харчуются, то есть собирают им еду. Спасибо народу, помогают, хотя понимают теперь, что им за эту помощь может статься.
Замолчал Натан, кружку к себе прижимая, и слезы покатились из глаз его.
- Ты это, того, брось это мокрое дело! – сказал Макарыч. – Слышал я за такие дела. Есть во мне к тебе вера.
- Так я не о том, начальник-товарищ! – всхлипнул Натан. – Меня люди в лесу ждут, а я тут, у вас.
- Все равно, не плачь, - сказал упрямо Макарыч. – Война, понимать должон! Ты вот что мне скажи, чему ты там детей в школе учил?
- Языкам! – продолжал всхлипывать Натан.
- Так интересно вот елки-палки! А каким?
- Немецкому, - прошептал Натан.
- Да-а-а, судьба! – только и сказал Макарыч.
5.
Последняя вылазка партизан отряда Макарыча была не то чтобы неудачной, но особо радоваться было нечему. Напали на конвой с продуктами, а немцы стали уже похитрей, возили продукты небольшими партиями и на охрану людей не жалели. И потому бой случился нешуточный, трех людей потеряли в бою, а одного тяжелораненого не довезли до отряда.
Оттого и сидели, какие есть командиры отряда в землянке Макарыча, мрачно подводили итоги.
- Если мы каждый раз будем терять столько людей, - рассуждал заместитель Макарыча, бывший лейтенант Красной Армии Сидоров, окруженец. - То, скоро эти продукты и есть будет некому.
- Это верно,- согласился с ним командир первого взвода Серегин. – А еще немцы теперь за такие нападения кары всякие допускают в отношении мирного населения. Берут заложников и расстреливают безвинных людей. Все это против нас.
Здесь Макарыч тихо засопел, склонившись за бумагами со списком отбитых у немцев продуктов, понимая, что эти рассуждения больше относятся к нему, как к человеку принявшего единоличное решение о нападении на конвой, но он, не поднимая головы, крикнул:
- Эй, Зинка!
- Здесь я, дядя Савелий, - откликнулась ему Зина, племянница, дочь убитого немцами его брата с женой и с тех пор проживавшая вместе с ним в одной землянке, где она вела там все бумажные дела отряда.
- Ну-ка, тотчас мне сюда сержанта Пятакова! – скомандовал Макарыч.
- Ага, я мигом! – сказала Зина и скрылась за дверью.
Макарыч еще раз взглянул на бумаги, что-то сверяясь в них, затем все же протянул одну из них Федорову, числившемуся в отряде как бы завхозом.
- На, взгляни,- сказал Федорову Макарыч. – Это все, что ты можешь взять из этих продуктов. Остальное трогать не моги, за каждый грамм лично отвечаешь!
- Да ты чаво, Макарыч! – возмутился, взглянув на список Федоров. – Да тут же еды только на три дня!?
Но Макарыч очевидно и сам был сегодня не в духе и поэтому ответил резко:
- Я те дам на три! Максимум на десять! Ишь ты жировать еще вздумал. Все! Кончен разговор, иди, свободен!
Федоров зная мелочность Макарыча во всем, аккуратно сложил бумагу и спрятал во внутренний карман, тихо поругиваясь про себя, прошел к выходу. Здесь он столкнулся с вошедшими в землянку Зиной и сержантом Пятаковым.
- Товарищ командир! – обратился к Кузьмичу Пятаков. – Сержант Пятаков по вашему приказу явился.
- Во, глядите – ка вы на него!- восхитился здесь командир отряда. – Сразу видно военного человека! А то: «Чаво тебе, Макарыч…», «Да мы ишо будем думать». Срамота! Да ты присаживайся, Максим, дело тут есть до тебя. И вы тоже, отцы-командиры, давайте-ка поближе, может, присоветуете чего дельного.
Макарыч убрал со стола ненужные вещи, махнул на всякий случай тряпкой по нему и только потом разложил самодельную, но очень точную карту местности этого края. Бывшие с ним в землянке заместитель Кузьмича, два командира взвода и Пятаков, думая, что речь идет об очередной операции, придвинулись к столу поближе.
Повесть опубликована в журнале "Нива" (Астана) №10 и 11 2013 г. и в книгах "Честь имею" (Россия, Канада), "Фотограф Изя и другие..." (Канада)
|