11.

   К месту нападения вернулись, как уговаривались через два дня. По дороге они подобрали еще более два десятка беженцев и когда пришли на место их уже ждали люди, и что самое главное их там ждал Моня со своей импровизированной кухней, с горячей пищей.

- Что с продуктами? – сразу спросил Моню Максим.

- Под телегу с продуктами бросили гранату, телега развалилась, а лошадь убежала, - доложился Моня. -  Телегу уже отремонтировать нельзя.

- Надо бы собрать остатки продуктов, переписать,  и раздать людям на хранение, но чтобы все было строго, - сказал ему Максим.

- Все это уже сделано, гражданин начальник, - ответил ему Моня. – Вот список оставшихся продуктов, вот список людей, которые понесут их дальше.

- Ну, Моня! – только и сказал Максим. – Тебе бы с Суворовым через Альпы переходить, так бы ты с ним в истории остался!

- Мне бы с тобой, гражданин начальник с вами, за линию фронта без всякой истории добраться!  - отшутился Моня и тотчас ушел.

Но Максим не мог не заметить, как он обязательно встречал, каждую группу подходивших людей, провожал их до «кухни», переписывал фамилии, что-то спрашивал их, ободрял.

«Ай, да Кац, спасибо тебе!» - мысленно хвалил своего помощника Максим, - «С таким Моней не пропадешь!».

  Вскоре стало ясно, что больше люди не придут, поскольку все в пути, успели объединиться, расспросить друг друга, кто кого видел и куда бежали, и когда возвращались назад. И действительно, к вечеру к ним вышли, только одна женщина и мужчина  с чужим ребенком.

   Не хватило семьдесят два человека. Всех, кого успели пострелять, немцы увезли с собой, и о том, что они здесь были, свидетельствовали только кровавые пятна в траве и на стволах деревьев. Только троих детей нашли на дне глубокого оврага, которых немцы не то чтобы не увидели, а просто поленились достать, о чем говорили многочисленные раны на их тельцах, которых очевидно поливали очередями с автоматов, чтобы убедиться, что они мертвы.

  Их достали и похоронили.

  Все из группы Максима были живы, Афанасий и Петя подтвердили, никто из них не стрелял, некогда было, они просто разгоняли людей.

  Максим распорядился Петру собрать всех своих и кого хочет Кац для совещания, а сам, увидел среди людей мужчину и женщину, которых он не смог прогнать с оврага, направился прямо к ним.

- Вы, почему не послушались меня? – спросил он как можно строже. – Ведь вас могли бы убить! Не делайте этого больше! Бегите, бегите что есть силы!

- Ты прости нас, гражданин Максим, – сказал мужчина. – Я – Бени, а это моя супруга, ее зовут Рахель. Мы не могли бежать. Рахель ждет ребенка, а это, дай Бог, наш первенец! И мы с Рахель решили, если погибать, то вместе. Если мы будем  бежать, Максим, мы можем потерять ребенка. И если это случится еще раз, мы снова останемся вместе. Ты уж прости, по - другому мы не сможем!

- Ладно, я ведь не знал, - махнул рукой Максим рукой. – Только вы потеряли столько времени напрасно. В следующий раз постарайся спрятать свою Рахель надежней, а сам набери побольше веток, чтобы укрыться ими.

- Спасибо, начальник! – сказал растроганный Бени и прижал к себе улыбающуюся чему-то Рахель.

   На совещании, кроме людей Максима, были Кац, Натан, Мони и неопределенного возраста, шумная и толстая женщина по имени Симха, которую, однако, слушались даже все мужчины.

   И только Максим открыл рот, чтобы подвести итоги случившегося, как его тотчас перебила Симха, и она сразу же начала с того, что неплохо бы найти место и время для женщин постираться и помыться,  и добавить в питание детей, что-нибудь сытней. И еще много что говорила Симха, так, что все, кто был в группе Максима, с удивлением поглядывали на него, почему он не заткнет рот этой болтливой бабе. Но Максим, очень терпеливо выслушал ее, и к восхищению Каца, спросил:

- У кого есть вопросы к мадам Симха? Если нет, то спасибо вам Симха! Мы обязательно все это будем иметь в себе и сошкрябаем через что сможем, а сейчас вы свободны.

   И  «мадам» Симха гордо удалилась, довольная тем, что начальник Максим ни разу не перебил ее.

   Максим между тем продолжил совещание:

- То, что люди вернулись сюда, - сказал он. – Говорит о том, что они хорошо понимают, иного выхода из этого ада у них нет.

  И здесь Кац и Натан согласно закивали головами, подтверждая, что Максим прав.

- Схема движения остается прежней, - сказал Максим. – Роли в командовании рейдом остаются следующими. Если со мной что-то случится, командование берет на себя Макар Гаврилович, нет его – Афанасий, после Афанасия – Николай, а потом уже сам Давид Кац.

  И поэтому всех собравшихся здесь будем считать штабом нашего похода.

- Вы забыли уважаемого Петра, - сказал, улыбаясь, Моня.

- А вот и не забыл, - ответил ему серьезно Максим. – Дело в том, что рядовой Петр Сомов, был привлечен в наш отряд, как человек, который обязан, будет сообщить отряду, если в нем будет предатель. Наш маршрут тщательно отработан подпольным обкомом и руководством нашего отряда. До того, как мы вышли в путь, специально посланные разведчики, до миллиметра обследовали его безопасность. Но по сведению обкома партии, в нашем отряде, возможно, есть предатель, и как показали последние события, прямой выход фашистов на нашу колонну, подтверждает это. Сейчас, Петя, ты получишь у Мони максимальный паек, оставишь винтовку Натану, возьмешь у меня наган и немедленно уйдешь обратно в сторону отряда. Там дойдешь до первых постов, объяснишь ситуацию, скажешь, чтобы они доложили об этом только командиру. А сам в отряд, ни-ни ногой, чтобы не напугать предателя, пока не получишь команду от командира, понял?

- Так точно! – ответил Петя, довольный столь возвышенной ролью своей личности.

- Свободны! – сказал Максим, обращаясь к Моне и Петру

   Когда они ушли Афанасий вдруг сказал:

-А чего это вдруг они решили, что в отряде предатель? А может это кто из их людей?

И указал рукой на Каца.

Кац, взглянул на Максима, но ответил сам:

- А нас сейчас Господь и  возможности такого греха лишил. Для нас все одно один конец – расстрел. Да и у каждого из наших людей по пять – шесть загубленных немцами родных душ, кто после этого в предатели пойдет?

- Ясно? Еще, какие будут вопросы? – спросил Максим, а затем развернул карту и сказал. – Давайте смотреть новый маршрут движения.

   И все склонились над картой.

                                         12.

   Они шли к цели с раннего утра до позднего вечера. Шли  каждый день. Все, кого вели Максим и его товарищи, были людьми богобоязненными и соблюдали обычаи и молитвы своего народа. Но все они, зная о днях, которые должны были посвятить лишь Богу своему, понимали, что не могут позволить себе этого, стоять на месте и несли в себе этот грех, чтобы искупить его потом.

   Ведь им и без того часто приходилось останавливаться, когда их пути пересекались с движущимися к фронту или оттуда колоннами фашистов, или маленькими группами солдат, выполняющими очевидно какие-то задания, а то и вовсе одиночными солдатами, может быть связистами или курьерами. Всех их приходилось терпеливо пропускать, применяя особые меры безопасности, соблюдая строгую тишину. И тогда время текло медленно, отбирая часы, минуты и секунды на пути к спасению.

                                              13.

    И все-таки страшней фашистов для отряда был голод. Провизия таяла на глазах, несмотря на самую жесткую экономию и контроль над каждым зернышком Мони.

   Ввязываться в бои ради продуктов  даже с одиночными машинами немцев означало подвергать отряд смертельной опасности. И вот теперь, когда этих продуктов осталось буквально на считанные дни и часы, а у Мони все это было расписано даже по минутам, Максим решил собрать людей для совещания, справедливо полагая, что этот вопрос нужно решать сообща.

   Со стороны людей Каца пришли опять же Натан, Симха  и Моня.

Впрочем, главным докладчиком сегодня был Моня. Он спокойно, без истерики доложил ситуацию, до грамма перечислил все, что у него осталась. Все выслушали его, молча и без вопросов. Даже беспокойная Симха, сжала губы и побелела от беспомощности, готовая, казалось бы, к выполнению любого предложения, для решения проблемы, лишь оно было. Но все только тяжело вздыхали, и каждый думал о том же, что и Симха.

Первым прервал молчание Афанасий:

- Да-а, - потянул он. – С золотишком в отряде у нас полегче, чем с едой.

Все с удивлением посмотрели на него.

- Что ты имеешь в виду? – спросил его Максим.

- А то и имею, - ответил ему Афанасий, сплюнув травинку с губ. – Золотишко у нас в отряде имеется, а мы без хлеба сидим.

- А где, где оно золото? – спросила с нескрываемым интересом Зина.

- Ладно, хватит загадки загадывать, - сказал Максим. – Говори, что имеешь, а нет, так зря языком не мели.

- А я и говорю, это вы молчите, - ответил Афанасий. – Золото в отряде есть. Я сам видел. Когда нас немец  прижал и все побежали, бабу одну убили. Так возле нее двое присели, рот ей разжали и оттуда вещи всякие золотые достали. И потом, когда мы от немцев оторвались, многие тоже со рта золотишко подоставали.  Так может лучше это золото в дело использовать, чем вот так с ним по лесу бегать. А с голодухи-то скоро и не разбежимся.

Максим вопросительно взглянул на Каца.

- Да, - ответил Давид, даже не раздумывая. – Есть такое дело, и есть золото. Это так сказать многовековая привычка, хранить в себе эти голдяки на черный день.

- А что у нас, - оживился здесь от такого признания Афанасий. – Светлые дни что ли?

- Как сказать, - пожал плечами Кац. – Некоторые эти брюлики уже, которое поколение друг другу передают, хотя по- всякому их предки попадали в халепу. Впрочем, как скажите, такой кагал прокормить, конечно, трудно. Если надо, мы дадим вам это золото.

- Так, принято, - сказал Максим. – Значит, поступило предложение покупать у населения продукты за золото. Какие будут мнения?

Все промолчали.

- А я вот, против, - продолжил вдруг Максим. – Не будет нам население за золото продукты давать. Во-первых, у них самих ничего нет, во-вторых, где вы слышали, чтобы наши люди так поступали. Не по-людски это, не по - христиански. Да и не верю я  людям, которые за золото еду продают в наше-то время! Сегодня они нам за золото еду продадут, завтра и нас продадут.

- Так что же нам, может это золото жрать?! – сказал Афанасий.

- Надо к людям идти, они помогут! – уверенно сказал Гаврилыч.

- Легко сказать, - возразил Максим. – Немцы в каждой деревни своих людей насадили. Они легко нам примут и также легко немцам сдадут. Да и на засады, не ровен час, можно нарваться.

- Надо днем ходить, - вдруг сказал Кац. – Тогда подозрений будет меньше.

- Как днем? – спросил Максим. – И кого мы днем пошлем?

- А как шнореры какие, - ответил Кац. – На Руси во все времена убогие по селам ходили. Вот, к примеру, Гаврилыча можно. Да и мы своего человека дадим.

- Кого это, своего? – с  досадой спросил Гаврилыч.

- Томи Фукса, хотя бы – сказал Кац.

- А кто это, Фукс? – спросил Максим. – Он надежный человек?

- Да ты что, Кац?! – возмутился Афанасий. – Он же одноногий!

- Зато его портрет на наших людей мало похож, и говорит совсем без акцента, - возразил Кац.

- А что, - вдруг сказал Гаврилыч. – Правильно Давид говорит. А он, твой Фукс, согласится? Да и тяжело ему будет.

- Вей за мир! Да если ты ему шмайсер дашь, он и зажмурить за общее дело согласится, - убежденно сказал Кац.

- Так, - сказал тут твердо Максим. – Такое дело меня не устраивает! Гаврилыч мой первый заместитель. Командование его определило, если что со мной случится, ему людей дальше вести.

- Максим, - ответил ему Макар. – Так это если, что с тобой случится. Ты что это на себя беду каркаешь?! Правильно Кац говорит. Надо попробовать. Зачем вам молодым жизнью рисковать?

Максим подумал немного и сказал:

- Ладно, вы с этим Фуксом переоденьтесь, и подойдите ко мне, а мы, что называется, будем посмотреть.

   Через час старик Макар и Фукс пришли к Максиму. Смотреть было на что. Макар нарядили так, что выглядел еще жалостней, чем Фукс. Весь в обносках, худая сумка через плечо, через порванную, видавшую виды рубаху свисал на груди поношенный деревянный крест.

- Ну, ты Гаврилович даешь, - изумился Максим. – Послушай, а давай-ка ты после войны прямо в театр! А крест-то, крест у кого взял?!

- А это Афанасий, вот только что сделал, - ответил Макар. – Пожег немного над травой, в земле повозил и снова пожег, и теперь ему как триста лет!

   - Ну, что, как говорится с богом, - сказал Максим.

   Первые же рейды в пару близлежащих деревень по пути отряда показал, как Кац был прав. То ли на оккупированных территориях немцев больше боялись партизан ночью, а днем их бдительность была меньше. То ли таких бедолаг, какими представлялись Макар и Томи, было много, только при всех нехватках войны, они никогда не возвращали пустыми. И поэтому вскоре такие рейды Гаврилыча и Фукса стали регулярными.

   Были, конечно, случаи, когда их останавливали патрули, или просто так проходящие рядом фашисты. Они заставляли вытрясать, все, что есть в котомках, топтали продукты, пинали стариков, но все обходилось более или менее терпимо.

    Макарыч как-то особо не отчитывался об этом Максиму, а Томи, так тот просто был счастлив, что оказался таким нужным в отряде человеком. Все так уважительно относились к нему, матери приводили к нему детей и показывали на него, чтобы те низко кланялись и благодарили его.

   Бывало, Макар и Томи едва доносили подаваемое. И хотя это радовало Максима, старик Макар  не разделял этой радости с ним.

- Это с не проста, - говорил он. – Плохие с нас артисты, Максим. Народ наш не обманешь, видать чуют они, на что мы просим. Оно конечно хорошо, что народ понимает, но ведь и враги могут понять.

- Вы уж берегите себя, Гаврилыч, - вмешался в разговор Давид. – Большое дело для людей делаете, мы никогда этого вам  не забудем!

- Да это тебе спасибо, Давид! – отмахнулся Макар. – Это все ты так ловко придумал. А все - таки вы жиды, умный народишко.

Сказал он это и вдруг смолк, смущенно отвернулся.

- Да ладно, тебе старик, - рассмеялся Кац. – Ты меня хоть чертом обзови, лишь польза от этого была.

- Ты, это, не серчай уж, сорвалось, - буркнул Макар и взглянул на Максима.

   Тот только с упреком в глазах покачал головой.

                                                      14.

  Однажды с немцами столкнулись случайно.  Очевидно, здесь были совсем тихие места, и грузовая машина с немцами беспечно выехала прямо на идущую колону, в районе, которую вел Афанасий. Перепугавшись, решив, что нарвались на партизан, немцы открыли беспорядочный огонь. Но Афанасий, сразу смекнул, что это не засада, а просто случайная стычка, сразу встретил их встречным огнем, да так удачно, что сразу уложил троих из семерых бывших в машине немцев. Его товарищи, из группы Максима, также верно оценили ситуацию. И вместо того, чтобы разгонять людей, сразу бросились бежать в сторону выстрелов, и через несколько минут с оставшимся немцами было покончено.

  Начало было разбегаться людей, удалось почти сразу остановить.

  Эта стычка произошла, конечно, очень некстати, было ясно, что немцев обязательно будут искать и найдут. И поэтому, когда поживившись чем можно:  оружием, парой фляжек спирта и немного продуктами, Максим приказал забросать тела немцев в машину, закатить ее в ближайший овраг, забросать ветками и тщательно уничтожить следы происшедшего.

  Он едва успел опросить тех, кто возглавлял колонны, все ли в порядке, как к нему подбежал перепуганный Натан, и едва справившись с дыханьем, сказал:

- Там, Афанасий, увел Ганса убивать.

- Где? Куда? – вскинулся Максим. – Показывай!

   Натан показал рукой, и Максим тотчас бросился бежать туда.

По ходу он сориентировался, куда бы могли уйти Афанасий и Ганс, и побежал другой дорогой, которая по его интуиции должна была привести к ним.

   Максим рассчитал все верно. Едва он выбежал на это место и восстановил дыхание, как услышал приближающие шаги и вскоре прямо на него из кустарников вышел Ганс подталкиваемый в спину автоматом Афанасием.

   Афанасий, увидел Максима, изменился в лице и остановился.

- Это куда же мы так спешим? – спросил его Максим.

- Так, это, прятался он в кустах, - кивнул головой тот на немца. – Своих там дожидался!! Да и на что он нам?! Макарычу он уже не нужен. А этот вот, выберет случай, да сбежит. И тогда конец всем нам! Вот я и решил его того, на распыл. Может тебе это не с руки, так я сам, правильно я мыслю, ведь, а?

  - А я что-то не помню, - ответил Максим. – Что командование тебе думки за меня думать поручило. И что ты надумал? Немца этого пристрелишь, так мы тебе орден за этот героический поступок вручим? С пленными воевать геройства мало нужно.

- А я с этих гадов в любом виде ненавижу! – огрызнулся Афанасий. - И как некоторые в плен им не сдавался, и сдаваться не собираюсь! А не нравится мне вся эта ваша компания. И что нерусей этих выводим жизнью рискуя. Они, небось, и власть-то нашу никогда не признавали! А ты  вот с их попом якшаешься и этого немецкого гада пригрел зачем-то! Думаешь, еще раз в плен попадешь, так фашист тебе послабление даст? Говорил я командиру, нельзя тебя в командиры, со всех сторон нельзя!

   Максим взглянул на Афанасия и немного подумав сказал:

- Одно мне в тебе нравится, Афанасий, что фашистов ты люто ненавидишь. А вот как нас с Николаем и Макарычем не станет, то думаю я, а исполнишь ли ты задание, можно ли тебе этих людей доверить?

Афанасий, сплюнул под ноги и пробурчал:

- Тоже мне, людей нашел! Ты меня на этом не возьмешь! А что такое приказ, я про то знаю, будь спокоен!

- Вот и хорошо! – вдруг весело сказал Максим. – А по мне больше от тебя ничего и не надо. А пока я здесь командир, и мне решать, кому быть в отряде, кому нет, не обессудь. Да и за плен, зря ты Афанасий. Я этого и врагу не пожелаю.

- То-то, я вижу, не желаешь, - ответил Афанасий, указывая дулом автомата на Ганса.

- Врач он, Афанасий, - твердо сказал Максим. – Как бы, не война сидел бы в больнице какой, и больных лечил. Подневольный он.

- Да ты на его форму посмотри! – вскипел тут Афанасий. – Какой ни есть – фашист.

- Форма, как форма, - ответил Максим. – Значки и знаки это все. Наши-то врачи тоже не домашних тапочках ходят. Вот, что. Я скажу, чтобы Натан с него глаз не спускал и был за него в ответе. С него и спрос будет.

- Ну да, нашел с кого спрос держать! Они меж собой все по-немецки лопочут. А кто знает о чем?

- Я знаю, - соврал Максим. – Мне Натан каждый день все о нем докладывает.

- Ну-ну, -   Афанасий с сомнением посмотрел в сторону Ганса. – Ладно, коль, что случится, с вас спрос будет!

Он забросил ремень автомата на плечо, подошел вплотную к Гансу и сказал ему глядя прямо в глаза:

- Живи пока, немчура! Повезло тебе сегодня! Но ты живи и помни, я тебе всегда в спину тебе дышать буду! И все одно тебе – конец!

   И прошел туда, откуда пришел.  Максим, совсем неожиданно для немца, даже не взглянув на него, пошел за Афанасием.

Ганс оглянулся вокруг, и словно испугавшись, что его оставят здесь одного, поспешил за ними.

  Максим шел за Афанасием, который зло и уверенно прокладывал себе дорогу, раздвигая перед собой ветки кустарников, когда услышал позади себя непонятные звуки. Он посмотрел назад и увидел, как зажав рукою рот, плачет идущий за ним Ганс. Слезы ручьем катились, через ладонь этой руки и падали на землю.

   Максим отвернулся, понимая, что он ничего не сможет сказать, этому бедному человеку, мужчине, жизнь которого еще мгновения назад висела на волоске.

                                                      15.

  Подъем в отряде был рано. Еще раньше поднимались те, кто были ответственными в это утрам за завтраки. Но раньше всех поднимался и позже всех ложился спать только один человек – это Моня.

 Только за этого человека и его обязанности Максим был абсолютно спокоен. При всех нехватках, скудности и просто когда отряд находился на грани голода, этот человек, при возможности, просил готовить отдельно еду для детей или пожилых, конечно во многом за счет других членов отряда. Но они видели, почему иногда так скуден их паек и мирились с этим,  особенно когда видели, как исхудал сам Моня, который никогда не позволял себе ничего лишнего.

   Вот и в этот день, когда все поднялись, позавтракали,  специально обученные люди тщательно проверили место стоянки, убрали все следы нахождения здесь людей, а командиры каждой части колоны отчитались,  о готовности идти дальше. Последним к Максиму подошел Моня.

   Совсем не военный человек, он очень четко доложил, каким запасом продуктов на данный момент располагает отряд, сколько человек и в какой колонне несут их, и неожиданно прибавил:

- Амир и Орфа Глезер и их дочь Рина не пойдут дальше с нами. Я выделил им немного продуктов, что должно хватить им на неделю.

- Как не пойдут? Почему?  -  спросил его Максим, сам  в мыслях полагая, что возможно у Глезер в этом районе могут быть родственники, или что-то в этом роде.

  Но Моня беспристрастно доложил:

- Так решил народ. Рина, их дочь, шести лет постоянно беспричинно плачет. Она мало ходит ножками, да и когда ее несут на руках, хнычет и плачет.  Она делает это очень громко и когда-нибудь немцы услышат ее, и мы будем иметь неприятности. Люди много раз говорили Глезер об этом, но они ничего не могут поделать и вот сегодня они остаются. Все нормально Максим, они поняли все, что сказали им люди.

- Значит, ты говоришь Моня, что так решил народ? – переспросил Максим.

- Так и есть, - ответил Моня.

- Где они?

- Вон там, слева, у колонны Макарыча, - показал рукой Моня.

   И Максим двинулся вдоль колонны, в сторону людей Макарыча, молча кивая головой на тихие приветствия людей, собравшихся  в группы.

У колонны Макарыча, он увидел стоявших в стороне семью Глезер и быстро направился к ним.

   Орфа, стоявшая с каменным лицом также тихо поздоровалась с ним, поздоровался и Амир виновато улыбаясь. Рина, их дочь, как и все маленькие дети, прижалась к ногам матери, пытаясь согреться, ведь, как обычно, при восходе солнца было прохладно.

   Максим не обращая внимания на Орфу и Амира, наклонился к девочке и спросил ее:

- А что, это и есть хорошая девочка Рина?

Девочка удивилась, что такой большой дядя знает ее имя и еще плотней прижалась к матери.

- А меня прислал добрый волшебник и просил передать тебе этот подарок, - сказал ей Максим и протянул маленький серебряный колокольчик.

   Услышав необычайно приятный звон колокольчика, девочка невольно оставила мать, протянула руку и взяла колокольчик, который также ожил в ее руках необычно тихим и мелодичным звоном.

- А еще добрый волшебник сказал, чтобы мы поиграли с тобой в одну хорошую игру, в лошадки. Будем играть в лошадки? – спросил ее Максим.

Девочка смотрела на него широко раскрытыми глазами.  А Максим аккуратно поднял ее, посадил на плечи и сказал:

- Ну, давай, маленькая фея Рина, позвони в колокольчик, и лошадка поскачет, куда тебе надо.

   Девочка от неожиданности потрясла колокольчиком, а Максим скомандовал колонне:

- Колонна, шагом марш! – и быстро зашагал вдоль нее с девочкой на плече.

   Люди привычно тронулись в путь.

   Амир и Орфа, удивленные, что девочка даже не обернулась в их сторону, едва успели пристроиться к уходящему от них отряду.

   С тех пор, Максим всегда, каждое утро забирал  девочку с собой. Очень скоро, когда он беспрестанно стал хвалить Рину, за то, что она шла с ним пешком, ее почти невозможно стало уговорить садиться к нему на плечи. Она совсем перестала плакать и бесконечно бегала между родителями и Максимом. И если своих родителей она находила очень легко, поскольку они шли в одной колонне, то ей доставляло большое удовольствие искать Максима, который шел, как считал ему нужным. И когда люди видели маленькую Рину вдоль колонны, а рядом где-то находился Максим, они говорили ему:

- Эй, Максим! Вон твоя невеста тебя ищет!

И Максим всегда выходил ей навстречу, на перезвон подаренного им колокольчика, а Рина  приносила ему в подарок, сорванный по пути цветочек или ягоду.

   Детей в отряде было  много, семьдесят шесть. Больше половины из них уже были круглыми сиротами. Их разделили ровно по всем группам тех, что постарше по краям, младших посередине.

  Вскоре выяснилось, что если в отряде нет врачей, то учителей и детских воспитателей вполне хватило бы и на две школы. И здесь само собой появилось решение, занять детей  которым, конечно  трудней было преодолевать дорогу, уроками и различными занятиями прямо во время движения отряда. Эти занятия изменили весь облик отряда.  Замкнутые и перепуганные от ужасов войны лица детей, вдруг совсем изменились, так что даже самые нерадивые ученики с нетерпением ждали своих учителей и уроков.

Едва отряд начинал движение, как начинались занятия. Учителя переходили от группы к группе и в полголоса вели уроки.  Взрослые с удовольствием принимали участие в этих занятиях, подсказывали детям, ерничали, просили проверить их знания, дополняли занятия своими знаниями. По просьбе учителей, детей у которых не было родителей, контролировали те взрослые, кто шел с ними в группе. Они всячески поддерживали таких детей, восторженно хвалились  друг другу  их знаниями, и доверчивые дети действительно творили чудеса познаний и стремления к ним.

 Лучшим учеником среди всех детей был Руби Сойфер. Его жаждой знания поражались даже видавшие виды учителя. Целый день он переходил от группы к группе, учился во всех классах, где только было возможно, и очень обижался, когда учителя пытались не обращать внимания на его вечно протянутую вверх руку.

  Родители Руби, братья и сестры погибли еще при первом налете немцев на Мысловку. За ним присматривала его весьма престарелая бабушка Менора, которую однако совсем не радовали успехи Руби.

- Мальчик мой, - говорила она ему. – Как можно так много учиться?! От этого могут случиться неприятности, и тебя потом тебя будут любить девочки.

   Девочки действительно не любили Руби, как и не любили эти занятия. Они хотели играть и если игры мальчиков были более подвижные, что они могли себе позволить во время движения отряда, то разумеется игры в куклы, которые требовали более усидчивых возможностей были малодоступны им. И поэтому всем урокам они предпочитали уроки пения и танцев которые мастерски проводила Зива Штильман.  Ее уроки пения и танцев, которые к восхищению окружающих выявили в отряде немало талантов,  как среди детей, так и среди взрослых, вызывали целую волну эмоций окружающих. Весьма неопределенного возраста Зива умудрялась показывать детям различные движения танцев так умело и легко, что это невольно завораживало окружающих, и их пытались повторить не только взрослые, но и весьма старенькие дедушки и бабушки под общий одобрительный гул окружающих. Пели, конечно, вполголоса. Но пели все и взрослые и дети. У Николая оказался прекрасный музыкальный слух и память. Он так хорошо пел песни вместе со своей группой, что Зива даже просила его запевать песни первым.

За все время похода Зива, с разрешения Максима, организовала несколько концертов для отряда. И хотя репетиции таких концертов происходили  буквально на глазах всего отряда, выступления детей никого не оставляли равнодушными. Все кто смотрел эти выступления, плакали, и никто не понимал почему.

   Зива погибла совсем в конце похода, когда она вместе с несколькими женщинами собирала ягоды и грибы, и кто-то из них наступил на мину. И только на последнем ее ложе, люди увидели, что она была уже довольно щупленькой и пожилой женщиной и откуда она брала силы, чтобы вдохновлять окружающих себя, было просто  не понятно. Потрясенные ее смертью дети долго не могли прийти в себя, и ничто не могло им заменить уроки этой прекрасной женщины.

   И только тихий перезвон колокольчика Рины по утрам напоминал всем, что жизнь продолжается.

                                                 16.

    В этот день отряд прошел всего лишь пару часов после привала на обед, как вдруг впереди колоны появился Максим и остановил движение. Люди забеспокоились.

Но Максим, вызвал к себе Афанасия, Каца и Моню и сказал им:

- Все нормально. Давид, успокойте людей и скажите им, что сегодня мы дальше не пойдем, пусть отдыхают до утра. Ужин и сон все по распорядку. Моня, дай мне трех крепких мужчин, они пойдут со мной. Иди, на все тебе, десять минут.  Афанасий, мне нужно отлучиться из отряда, принимай командование на себя. Если мы до утра не вернемся, значит, ты полный командир, продолжай движение без нас. Вот тебе карта, на ней указан маршрут отряда.

Кац и Моня ушли, Афанасий хотел было что спросить, но Максим упредил его:

- Ты не серчай, если можно было что сказать, сказал бы.

Вскоре к ним подошли Моня и трое мужчин. Сразу было видно, что Моня с ними уже поговорил. Люди подошли просто и никаких вопросов не задавали.

   Максим осмотрел их со всех сторон, попросил их зачем-то попрыгать на месте и, пожав на прощание руки Афанасию и Моне, ушел с ними в сторону движения отряда.

   Едва они вышли из расположения, Максим сказал им:

- Мужики, у нас мало времени, надо будет поспешать. Старайтесь не отстать от меня, но и ходите осторожно, без лишнего шума.

   Больше он ничего не сказал, и лишь иногда оглядываясь в пути, убеждался, что мужчины, очень старательно выполняют его указания, как могут, помогая друг другу.

   Максим же, кружил по дороге вперед. И когда, мужчины казалось бы уже совсем выбились из сил, он вдруг стал идти медленеее, постоянно проверяя почти каждый десяток метров движения по карте. Наконец он и вовсе остановился. Оглядел все вокруг и когда увидел на одном из деревьев едва заметную зарубку, облегченно вздохнул. Он прикоснулся к этой зарубке рукой и слегка присвистнул. И к удивлению мужчин, на этот свист кто-то также ответил свистом и тотчас из-за кустарника к ним вышли три  человека при оружии.

Несколько мгновений люди на поляне рассматривали друг друга, когда, наконец, один из вышедших спросил:

- Кто старший?

- Я, - ответил Максим.

- Отойдем, - сказал спросивший.

 И они ушли на другой край поляны.

- Лейтенант Поляков, командир взвода партизанского отряда «Смерть оккупантам!» - протянул руку незнакомец.

- Сержант Пятаков, - ответил ему рукопожатием Максим.

- Неужто, дошел? - спросил лейтенант.

- Так, еще идем, и идти надо, - ответил Максим.

- А я признаться, не поверил, - сказал лейтенант. – Думал, враки все это. Надо же такой рейд сделать! Потери есть?

- Есть, как не быть, - мрачно ответил Максим.

- Я бы и сам с тобой пошел, но у меня приказ, вернуться и доложить. Хочешь, я своих людей тебе отдам? – спросил лейтенант.

- Не имею права товарищ лейтенант, чужих людей в отряд брать. Приказ, – ответил Максим.

- Ну, да, конечно если приказ, - согласился лейтенант. - А как у тебя с оружием?

- Нормально, - сказал Максим. – Но от нескольких гранат и пару пистолетов не отказались бы.

- Дадим! – убедительно сказал лейтенант, словно обрадовавшись тому, что может хоть чем-то помочь Максиму.

- Давно ждете? – спросил Максим.

- Так, уж неделю! Не поверишь, даже голодуем. Но ты не беспокойся, мы ни грамма из твоего не взяли, таков приказ! Пошли, покажу!

   Лейтенант провел Максима за поляну и показал на хорошо замаскированные кустами мешки с продуктами.

- Я слышал. У тебя телега есть. Давай, подгоняй, отгрузим за раз, - сказал лейтенант.

- Да, была телега, так нет теперь у нас этой кавалерии. Мы все пешком, - проронил Максим.

- И как же вы теперь?

- А мы перенесем это добро, по прямой, чтобы отряду по пути было. Всего-то дел.

- Так это вы – пехота, да мы-то не безлошадные! Давай мы тебе это все хозяйство подбросим! – предложил лейтенант.

- А что, было бы хорошо. Только с нами вас одного, товарищ лейтенант я вас могу взять, мне лишние глаза и уши, сами понимаете, ни к чему.

- Ну, ты конспиратор! – восхитился лейтенант. – Я сейчас мигом, жди.

  Через несколько минут, он появился из-за зарослей с тремя лошадьми, которых тотчас загрузили и двинулись в путь.

Когда пришли и разгрузились, Максим сказал:

- Если у вас есть связь с Большой землей, передайте. Идем с опазданием. Много стариков и детей. Имеем потери. Выйдем в строго в указанном направлении.

 Лейтенант протянул Максиму сумку с обещанными гранатами и пистолетами и ответил:

- Ладно. Ну, удачи тебе сержант! Я- человек военный, врать не могу. Не верится мне, что ты дойдешь куда надо. Но если дойдешь, то  цены тебе не будет! Держись сержант! Обнимемся что ли на прощание!?

Они крепко обнялись и простились.

Максим оставил людей с провизией, а сам только поздно ночью вернулся в отряд.

   Он нашел Афанасия, узнал как дела,  и собрался было  ложиться рядом спать, как кто-то тронул его за рукав. Это был Моня. Ни слова не говоря, он протянул Максиму сверток. Максим взял сверток и почувствовал в нем, еще теплый котелок с едой.

   На другой день отряд подобрал людей с провизией. Это было последнее  крупное пополнение провизией отряда.