17.

   Ночи были холодными. Кто-то даже предложил, отдыхать днем, а двигаться только ночью пропустив вперед дозоры, но это сразу отвергли. Слишком была велика опасность, нарваться на засаду, да и вести перепуганных детей ночью было просто неправильно.

  Однажды на привале, когда уже окончательно стемнело и стихли последние шорохи тех, кто еще укладывался спать, послышался гул машин и шумные голоса людей.

   Такое случалось и раньше, когда немецкие машины, днем или ночью, проезжали совсем близко от колонны людей. Но в этот раз, машины вдруг остановились совсем рядом, немцы высыпали из них и только их веселые разговоры говорили о том, что это остановка была просто случайностью.

   И действительно, немцы очень скоро растелились вокруг машин, выставили часовых и легли спать.

 Они были совсем рядом, некоторые из них прибегали мочиться прямо к кустарникам, за которыми лежали люди Максима. А когда все стихло, был даже слышен хруст листьев и веток под ногами часовых и храп спящих.

   К счастью, как обычно, после долгого дневного перехода, никто из детей на шум не проснулся, но все взрослые не спускали с них глаз, чтобы они не заговорили и не зашевелились во сне.

   Люди Максима и все мужчины колонны, несмотря на то, что шаги часовых были отчетливо слышны, пристально вглядывались в темноту. Однако так долго продолжаться не могло, и поэтому Максим прополз через всю колонну, назначил ответственных за наблюдением, через определенное расстояние, а остальных отправил спать, чтобы они в указанное время заменили стороживших покой колонны. А сам бесшумно вернулся на свое место и с удовлетворением отметил для себя, что в такую тихую ночь почти невозможно пройти безшумно. И вскоре в этом убедился, когда услышал позади себя тихие шорохи явно ползущих к нему людей. Приглядевшись, он убедился, что это его люди и стал ждать.

   Они подползли к нему, тяжело дыша, но пытаясь скрыть это дыхание, задыхались еще больше и поэтому даже сразу не смогли говорить. Это были Моня и Симха. И если вид у Мони был просто растерянным, то растрепанные волосы и красные от слез глаза Симхи ничего хорошего не предвещали.

- Что? Что случилось? – спросил Максим как можно спокойней.

- Беда Максим! – выдохнула Симха. – Рахель, что Бени жена – рожает!

- Как рожает? – опешил Максим.

- Что, Симха должна показать, как? – печально ответила женщина.

- Черт! – выругался Максим. – Моня, оставайся здесь за меня! А ты Симха, давай, показывай, где рожают!

  И едва убедившись, что Моня правильно занял его позицию, уполз, вслед удаляющейся в темноте внушительной фигурой Симхи, за которой он ничего не видел, но удовлетворенно отметил для себя, что ползет она вполне бесшумно и быстро.

  Вскоре они оказались у импровизированной палатки, в которую Симха немедленно вползла, а Максим задержался у входа, возле которого сидели Натан с Гансом. Немец курил сигарету,  умело прикрывая ее огонек.

- Ну, что? Как тут у вас? – спросил он у Натана.

- Плохо, начальник, - ответил Натан. – Сейчас будем рожать.

- Спроси у него, - показывая рукой на Ганса, сказал Максим. – Может быть, мы быстренько перенесем Рахель подальше?

- Уже спрашивал. Говорит, что даже прикасаться к ней нельзя, могут появиться неожиданные боли, и тогда она закричит, – ответил Натан.

- Так я взгляну? – спросил Максим, показывая рукой на палатку.

- Айнц минут! – ответил вдруг за Натана Ганс, и как ни в чем не бывало, продолжил курить.

   Максим быстро юркнул в палатку, которая, как, оказалось, хорошо освещалась внутри двумя большими свечками.

  В палатке сидела Симха прижав к себе голову, покрытую крупными каплями пота Рахель и перепуганный Бени.

- Рахель, милая, ты уж потерпи, пожалуйста, - зашептал Максим. – Вокруг немцы! Если они услышат, как ты кричишь, то всем конец!

Рахель повернула к нему голову и грустно сказала:

- Конечно Максим, я буду молчать как рыба, но ребенок Максим, он не будет молчать. Симха говорит, что они все плачут, когда рождаются, иначе они не могут жить!

  Максим на мгновение задумался и потом сказал:

- Хорошо! Сделаем так. Как только он родится и закричит, вы его сразу отдаете мне в руки. А я его прикрою и побегу, сколь смогу быстро подальше отсюда. Поняли?

  Но тут в палатку вполз Ганс и что-то сердито сказал, взглянув на мужчин и только «фрау Симха» он произнес несколько мягче.

   Понятней было некуда. Мужчины ретировались из палатки, а Максим шепнул Бени:

- Как только тебе протянут ребенка, передашь мне!

И сам опустился чуть ниже палатки, вглядываясь через темноту ночи, куда он смог бы побежать мгновения спустя.

  Мгновения эти затянулись. Максим с напряжением вслушивался в тишину и легкий мандраж охватил его тело готовое к бегу. Но вместо плача ребенка, он вдруг услышал возню, шумное дыхание и звуки, похожие на борьбу людей.

   В сердце вкрался холодок, что это могли напасть немцы, усыпившие его, Максима, бдительность и напавшие на лагерь.

   Он осторожно приподнялся и взглянул на место, откуда ему должны были подать ребенка, и увидел, как возле палатки, в плотной куче отчаянно борются трое Бени, Ганс и Натан. Впрочем, бесшумно, но едва сдерживая шумное дыхание и отчаянные вскрики.

   Не раздумывая, он бросился в эту кучу и разбросал схватившихся в борьбе людей.

- Что случилось? – спросил он у Натана, который быстрее других отдышался и пришел в себя.

- Он, - ответил Натан, едва переводя дыхание и указывая на Бени. – Хочет убить Ганса. Говорит, что Ганс убил его ребенка.

- Как убил? – прошептал Максим. – Ну-ка, ждите меня. И тихо тут!

И аккуратно пробрался в палатку. Там он встретил отчаянный взгляд Рахель и увидел каменное лицо Симхи, которая, держала сверток с ребенком.

- Что, он родился мертвым? Он умер? – спросил Максим.

- Нет, - прошептала в ответ Симха, разворачивая сверток, и он увидел вздрагивающее тельце ребенка, и как пошевелилась его рука и прибавила. – Он не плачет!

- А он, что, обязательно должен плакать? – с недоверием спросил Максим.

В ответ Симха утвердительно замахала головой,  пряча свои вот-вот готовые заплакать глаза от Рахель.

- Понятно, - сказал Максим. – Но ведь он жив. Подождем до утра. Пусть немцы уйдут. Там разберемся. Давайте мне ребенка!

Он выполз из палатки. Трое сидевших у палатки мужчин вопросительно взглянули на него, словно он был главным врачом и мог сказать им большее, чем есть на самом деле.

 Максим как бы спокойно, твердо сказал:

   - Чего это вы тут ерундой занимаетесь? Ребенок даже очень живой. Ручонкой мне помахал, вам привет передавал. Натан, спроси у Ганса, что, он действительно должен плакать?

- Я уже спрашивал, - ответил Натан. – Говорит, что, да. А почему этот не плачет, он пока не знает.

- Вот именно, пока не знает, - сказал с укором, взглянув на Бени Максим. – Вот дождемся утра, и там ясно будет. Ты понял Бени? А теперь ступайте с Натаном за мной. Только очень осторожно, шаг в шаг.

   Бени кивнул головой, и Максим увел их далеко от стоянки, где они оставили Бени с ребенком, а сам с Натаном вернулся назад.

- Когда все будет нормально, сходишь за ним, - сказал он Натану, а сам уполз обратно, к месту, где он оставил Моню.

   Моня, и здесь оказался молодцом, он не только исправно нес службу, но еще и смог услышать почти бесшумно подползающего к нему Максима и показал тому знаком, что он все видит и все в порядке.

   Перекинувшись с ним парой слов и убедившись, что Моня вполне бодр, Максим тут же лег спать и тотчас, привыкший на военной службе дорожить свободной минутой уснул.

   Спустя пару часов его осторожно разбудил Йицхак, который как выяснилось, сменил Моню.

- Вставай начальник, - прошептал он на ухо Максиму. – Немцы уходят.

   И точно, пару машин уже завелись, а через некоторое время  заработали и другие и немцы наскоро собравшись, загрузились и уехали.

- Так я могу кунять себе дальше? – спросил довольный Максим у Йицхака.

- Ну да! – ответил весело Йицхак. – Я скажу, чтобы вас разбудили к ужину.

   Но Максим не доспал даже до завтрака.

Едва начало светать, как кто-то прикоснулся к его плечу.

Он приоткрыл глаза и тотчас отшатнулся. Перед ним сидела все та же Симха со всколоченными волосами и льющими из глаз слезами.

   Максим стало жалко эту беззащитную и добрую женщину, и он участливо и безнадежно спросил ее:

- Что Симха, он умер?

Симха замотала головой, улыбнулась ему вдруг через слезы  и почему-то не сказала, а прошептала:

- Нет, Максим! Наш малыш плачет!

- Мадам Симха, мадам Симха! – покачал головой Максим. – Вы верно хотите мне мало жизни. Так что теперь? Я должен идти до того дитя и успокоить его, чтобы он молчал как вчера.

- Не знаю Максим, я просто пришла сказать, что он живой! – сказала Симха.

  Максим поднялся, оправился и, взглянув, уже почти уже не плачущую Симху сказал:

- Так ведите меня Симха к этому плаксе, а то ведь я дорогу не помню. Вы вчера своей личностью закрыли мне весь обзор.

Симха рассмеялась и на удивление ловко и быстро зашагала впереди, так что Максим едва поспевал за ней.

   Вскоре они вышли на небольшую поляну, где они увидели толпу женщин, среди которых стояла Рахель высоко поднявшую над головой сверток с плачущим ребенком. Рахель счастливо улыбалась, а все женщины суетились возле нее, поздравляя и протягивая руки к заветному свертку.

  Когда Максим и Симха появились у поляны, все замолчали и смотрели на них.

   Максим поправил фуражку и громко спросил:

- А что, Рахель, кого ты к нам привела в отряд? Партизана или партизанку?

- Партизана! Партизана! – весело и громко ответила ему Рахель.

- Ну, спасибо! Поздравляю тебя Рахель! И что, теперь он будет самым файным мужчиной в отряде?

- Да что ты, Максим! – засмеялась Рахель. – Ты у нас всегда будешь самым красивым, правда, женщины?! А ну-ка, тетка Симха, зацемай за меня самого красивого мужчину в отряде!

  Не успел Максим опомниться, как Симха схватила его и крепко поцеловала почти в губы вот веселый смех всех женщин, что были на поляне.

   Смущенный Максим, поднял с травы упавшую фуражку и смеялся со всеми.

- Ой, женщины! – сказала вдруг Симха. – Кажется, я нажила себе соперницу.

Максим обернулся в сторону, куда смотрела Симха,  и увидел там покрасневшую от чего-то Зину.

  Женщины рассмеялись еще больше, а Зина, пряча глаза, убежала с поляны.

                                                   18.

  За весь поход отряд Максима трижды переправлялся через реки. Здесь здорово выручал опытный Макарыч, который умело, находил самые узкие места рек и припрятанные у берегов лодки. И все-таки эта переправа, вторая по счету, едва не закончилась трагедией для всего отряда.

   Люди уже вышли из леса и спустились по крутому спуску к реке и лодкам, когда Максим заметил отчаянные сигналы Афанасия.

   Все из группы Максима бросились к нему. Когда они поднялись к Афанасию, у каждого из них прокрался холодок в сердце. Из-за леса в направление реки, прямо туда, где находились люди, не спеша катили три машины с немцами.

   Вывести людей от реки в лес не было уже никакой возможности.

- Все мужики, - сказал Максим. – Назад хода нет! Будем держать немца здесь,  пока люди не переправятся. Нужно сделать так, чтобы фашисты совсем не увидели эту переправу, иначе они организуют преследование. Если удержимся, уйдем последней лодкой. Кац, кому из своих людей ты поручил руководить переправой?

- Это будет делать Симха, - ответил Кац.

- Что так? – спросил Максим. – Так решил народ?

- Когда Симха решила сама, - усмехнулся Кац. – Народ уже ничего не решает. Ничего Максим, мы с Симхой сделаем все правильно и вернемся за вами, как только люди будут на том берегу.

- Давай, валяй Кац! – вдохновленный уверенным голосом Давида сказал Максим. – Вы уж постарайтесь побыстрей, сам понимаешь, неизвестно, сколько их наедит еще сюда.

- Мы придем за вами, Максим! – сказал Кац и бросился бежать вниз, в сторону переправы.

   К Максиму подполз Николай, указывая вперед рукой, предложил:

- Максим, давай, пока не поздно, я к тем кустам выдвинусь, и когда они меня проедут, вы ударите по машинам, а я им сзади дам жару. Пусть думают, что мы их окружили. Пока, то да се, мы время выиграем.

- Хорошо, Коля, - сказал Максим. – Только ты береги себя там. Сам понимаешь, без твоего пулемета, нам здесь трудно будет.

- Не боись командир, не в первой! – уверенно ответил Николай и, не теряя времени быстро и ловко уполз к кустарникам.

   Максим проводил его взглядом и скомандовал:

- Я тоже продвинусь вперед и вон с того бугорка встречу их гранатами и сразу вернусь сюда назад. После гранат вы открывайте огонь, прикрывая меня, ясно.

- Ясно, - ответил Афанасий и кивнул головой за его спину. – А что будет делать она?

   Максим оглянулся и увидел за собой Зину.

- А это что еще за явление?- сказал он. – А ну марш на лодку!

- Поздно, Максим, - ответила Зина. – Лодок уже нет. Где будет мое место?

И Максим, понимая, что попусту не стоит терять  время, махнул рукой:

- Давай вон на тот выступ, будешь прикрывать нам фланг. Если там появится немец, пальни пару раз, мы поймем и придем на помощь. Сама  не смей высовываться! Это тебе не в войнушку играть.

- Есть, – коротко ответила Зина  и уползла в указанную сторону, а Максим поспешил занять свою позицию. По дороге, он краем глаза взглянул, где должен был быть Николай и убедился, что тот уже занял свое место.

   Едва машины поравнялись с ним, Максим привстал и бросил им вслед одну за другой несколько гранат и тут же бросился к своим.    Над головой он тотчас услышал автоматную стрельбу Афанасия и редкие хлопки карабина Гавриловича. Добравшись до заранее приглянувшегося ему места, он тотчас взглянул на происходящее и понял, что результаты лучше, чем он ожидал. Две машины загорелись, а третья и вовсе перевернулась и лишь колеса все еще исправно вращались из-за не заглохшего двигателя. Немцы инстинктивно в панике бросились в сторону от выстрелов, но их умело перехватил там огнем из пулемета Николай, к тому же подпустивший их к себе как можно ближе. Немцы тут же залегли и пока, какие там  остались командиры отдавали им команды, Николай успел скрытно перебраться к своим. Максим  увидев его, одобрительно кивнул ему головой и указал рукой, какое ему занять место.

   Немцы очень скоро сориентировались, они правильно поняли, что нападавших было немного и, перегруппировавшись, начали одновременную атаку в сторону, где находился Максим с товарищами и некоторое время назад был Николай. Бросив с десяток гранат в ту и в другую сторону, благо без всякого ущерба, они бросились в атаку.

    И едва очнувшиеся от  разрывов гранат партизаны открыли встречный огонь, довольно прицельно и с пользой. Привыкший к таким боям, Максим удовлетворенно это отметил, особенно стрельбу Гаврилыча,   после каждого его выстрела немцы обязательно какого-то теряли. Это больно било немцев по нервам, и они снова залегли, а те, кто атаковал бывшую позицию Николая и вовсе растерялись. Не встретив сопротивления они не понимали, бежать ли  им в эту сторону дальше или тоже залечь.

  Когда стихло, послышались команды и теперь немцы собирались кучней против защитников подхода к берегу, но все –таки некоторую часть оставили прикрывать тыл. И Максим с благодарностью подумал о Николае, чей маневр симулирующий окружение до сих пор приносил пользу.

  Снова полетели гранаты и показались немецкие фигуры, пусть не в полный рост, но совсем близко. И на этот раз атака была решительней. Беспрерывный огонь фашистов, которым патронов то особо жалеть было ни к чему, пригибал людей Максима к земле, и отбиваться прицельней стало почти невозможно. Немцы убедившись, что им удалось прижать врага огнем к земле, уже выпрямились уверенные в своей безнаказанности.

   Но тут сбоку в упор вдруг застрочил автомат и фашисты от неожиданности, что их снова обошли с фланга, присели, затем залегли. А некоторые, испугавшись снова нарваться на пулеметный огонь, побежали назад, беспорядочно стреляя по сторонам. Николай, воспользовавшись этой паникой, почти в открытую расстреливал из пулемета убегающих немцев, не забывая несколькими очередями нагнать страх и на тех, что упали на землю. Вскоре они тоже не выдержали и побежали вслед за всеми.  

    С фланга стреляла Зина, о которой в пылу боя забыл Максим, а немцы и вовсе не заметили ее и, прошли вперед, стараясь заглушить огневые точки. Вряд ли Зина попала в кого-то, но ее отчаянная стрельба решила судьбу этой атаки. И теперь она подползла к Максиму под одобрительные возгласы своих товарищей и виновато сказала:

- Максим, у меня патроны кончились, дай, пожалуйста!

Растроганный Максим обнял девушку и сказал:

- Молодчина, Зина! Как ты их, а?! Если бы не ты, нам бы крышка! 

- Испугалась я, Максим, - честно призналась девушка, – И все патроны постреляла.

   И тут они услышали сзади негромкий голос Симхи:

- Ты глянь – ка, Кац, мы думаем, здесь люди делом занимаются, а      они тут обнимаются!

   Максим и Зина отпрянули друг от друга и, обернувшись, увидели подползавших к ним Симху и Каца. Симха была вся мокрая и едва переводила дыхание.

Максим пытаясь приободрить ее сказал:

- Мадам Симха, вам стало жарко, и вы решили принять ванну?

- Да что ты, Максим, - махнула рукой Симха. – Если я полезу в эту речку, она станет два раза глубже! Это я за веслами была, не Давида это дело же ими махать!

Со стороны немцев к ним подползли Афанасий и Николай. Воспользовавшись, случаем они успели подобрать на поле боя с убитых немцев несколько автоматов с патронами. Подполз и Гаврилыч.

- Надо уходить, - сказал Максим.

- Всем не получится, - мрачно сказал старик. – Они нас в реке и из автоматов достанут, а если уж пулемет какой настроят, то и вовсе будет худо.

Максим на минуту задумался, но тут решительно заговорил Николай:

- Слышь, командир, а ты не думай! Давайте, тикайте до лодки, а я прикрою. У меня тут патронов маловато осталось, все одно, надолго не хватит. Так я их отстреляю за упокой и за вами в речку. Я хорошо плаваю, Максим, под водой могу по метров двадцать проплыть. Идите, время не ждет!

- А что, он дело говорит, - сказал Афанасий, когда Максим выслушав Николая, взглянул на своих товарищей.

Гаврилыч, взглянув на Николая добавил:

- Ты уж тут не задерживайся Коля,  а если сможешь, коль успеешь, и вовсе не жди их, топи пулемет в реке и за нами!

Максим выложил перед Николаем пару гранат, взглянул ему в глаза, хлопнул рукой по плечу и сказал:

- Дядька Макар правильно говорит, если что, не жди!

И скомандовал:

- А ну, за мной, бегом!

Они быстро добрались до лодки, и мужчины, меняя друг друга, отчаянно гребли в сторону другого берега.

Едва они отплыли на некоторое расстояние, как у Гаврилыча, не спускавшего взгляда от уходящего берега вырвалось:

- Ну, давай, сына, вертайся до нас!

Но на берегу никто не появился, а вскоре они услышали как там, начался бой.

Пулемет Николай стрелял без умолку, затем с некоторыми перерывами, а потом едва слышными очередями.

   Вскоре, сидящие в лодке, увидели перед обрывом берега, идущую к нему спиной фигуру Николая. Он выпрямился и отчаянно расстрелял последние патроны своего пулемета, который швырнул затем с высоты в сторону реки. И едва это сделал, как тело его вдруг дрогнуло, он сделал несколько неуверенных шагов к обрыву и рухнул с него вниз.

   Тотчас перед обрывом набежали немцы и пылу боя стреляли уже почем зря в Николая. Но тут же появившиеся вслед за ними офицеры быстро урезонили их, показывая руками на уходящую все дальше лодку. Однако из автоматов ее достать было уже нельзя.

   Офицеры снова замахали руками. Два солдата поспешили вниз к телу Николая, а у обрыва вскоре появился пулеметчик и он спешно выбрал удобную позицию для обстрела лодки. Между тем, двое внизу, попытались потащить тело Николая и явно не справлялись с этим и поэтому стали что-то кричать наверх и к ним на помощь спустились еще два солдата.

  Застучал, изрыгая огонь фашистский пулемет. Он словно швейная машинка, прошивал ширину реки пытаясь угодить в лодку. Но за весла сел Афанасий и умело уходил от очередной полосы пуль, играя в прятки с блуждающей рядом смертельной опасностью. Четверо солдат под обрывом, наконец, приноровились и, потащили тело Николая наверх.

Симха, что сидела сзади, поднялась и смотрела на это.

- Ложись! Симха, ложись! – закричал Максим, но Симха, словно не слышала его.

- Давид, уложи ее! Уложи Симху! – стал тогда кричать Максим.

    И Кац, сидящий рядом с Симхой, попытался стянуть ее вниз и посадить. Но это ему не удалось. Тогда Давид, осторожно поднялся, встал перед ней. Симха стояла перед ним слепая от слез глазами, сжав кулаки, и шептала слова проклятия.  Давид, который был на голову ниже Симхи, обнял ее, прикрывая от пуль, и так они и доплыли до берега.

   Когда они сошли с лодки и в ошли в лес, Максим увидел, что все люди стоят и понял, что они все видели. Кац осторожно довел Симху до дерева и усадил ее.

   И только дети, не понимая, что случилось, радовались очередной прогулке по реке и привалу.

                                              19.

      Максим и Моня почти всегда ужинали последними.

Моня, был в заботах, а Максим, несмотря на то, что перед остановкой всегда выступал вперед отряда и тщательно выбирал, где можно будет, остановится на ночь, еще раз обходил место стоянки. И делал это, чтобы как можно лучше устроить посты, и перекрыть наиболее возможные подходы к отряду.

  Когда Максим подошел к кухне, Моня уже решал с людьми вопрос, чем будут кормить людей утром.

   Поглядывая на Моню, Максиму всегда казалось, что тот всю жизнь только и занимался тем, что обхаживал такие отряды, как этот. И Максиму, как-то даже однажды стало весело от мысли, что вот, когда отряд все-таки выберется за линию фронта, Моня немного отдохнет и снова уйдет за линию фронта, чтобы помочь еще какому-нибудь отряду.

   Однако, как выяснилось, Моня еще не ужинал. И поэтому, когда  повара выдали им котелки, которые они заботливо укутывали в тряпки, чтобы сохранить их в тепле, Максим и Моня привычно уселись рядом и не спеша поужинали.

   Моня никогда не выпячивал свою личность, он всегда молча ел, и с пожеланиями спокойной ночи удалялся. Но сегодня, дождавшись, когда Максим поест, заговорил с ним:

- Максим, тут до тебя у людей есть дело. Подожди немного сюдой. Сейчас они подойдут.

   Максим, безмерно уважающий Моню, немного удивленный такой таинственностью, молча кивнул головой и с удовольствием присел у дерева, дав волю ногам для отдыха.

  Вскоре, действительно вдали показались люди, да не просто группа людей, а почти весь отряд.

   Встревоженные таким движением людей, люди из группы Максима сразу подошли к нему, даже старик Макар, которого, по особому указанию Максима, с Томи должны были накормить в первую очередь и они были первыми обязаны ложиться отдыхать.

   Когда люди приблизились, Максим увидел, что впереди всех идут, необычайно нарядные одетые Бени и Рахель, с ребенком на руках, Давид Кац со старейшинами, и конечно с ними была и Симха, как же без нее!?

   Толпа шумела, как улей, но как только она приблизилась к Максиму и Моне вмиг умолкла, хотя  никто такой команды и не давал.

   Вперед важно и спокойно выступил Кац и сказал:

- Максим, у нас большой праздник! Сегодня, согласно нашим обычаям, мы совершили все необходимые обряды и молитвы, благодаря бога нашего, за совершенное чудо, а именно, что он послал нашему Бени сына, дабы приумножить его потомство! И сейчас, мы бы хотели, как ни есть ты есть  власть, чтобы ты благословил этого сына Бени на радость всем нам.

   Максим, конечно, тут же вспомнил, об обычаях этих людей, которые следуют на седьмой день после рождения ребенка, но что ему делать сейчас, он совершенно не знал. Он беспомощно взглянул на Гаврилыча.

- Ты, это, - прошептал ему старик. – Скажи им, как от власти нашей.

    Максим, немного смутился, но понимая, что надо что-то говорить, взглянул на людей  и сказал, что смог:

- Товарищи! От имени нашей советской власти мы приветствуем и поздравляем семью уважаемых Бени и Рахель с рождением нового гражданина нашей страны! Пусть бог даст ему много лет жизни и здоровья, а вы – Бени и Рахель воспитаете его настоящим гражданином нашей великой родины! И пусть в жизни этого малыша больше никогда не будет войны! Смерть фашистским захватчикам! Спасибо товарищи! А мальчика мы обязательно, как и положено зарегистрируем, а как выйдем до своих, документом оформим. Нормальной такой ксивой с шикарной липухой! Бени, как вы назвали мальчика?

- Так мы, это, - несколько смущено ответил Бени. – Николаем назвали. В честь Николая нашего погибшего за нас.  Так и народ захотел, да и мы согласные.

   Потрясенный Максим не знал, что и сказать.

И тогда старик Макар выступил вперед, и промолвил:

- Спасибо вам люди добрые!

Он взял из рук Бени малыша и проговорил негромко:

- Расти значит Николушка, как тезка твой, настоящим человеком будь!

   Афанасий, которого больше обеспокоило, столь неожиданное столпотворение, успокоился и сказал Максиму:

- Тебе это, в агитаторы или в попы после войны надо податься, ишь как ты глаголешь, можешь, однако!