Был у нас призыв с Узбекистана. Эти парни отличались жесткой дисциплиной. Едва, кого среди них назначали главного, он на глазах преображался и чувствовал себя едва ли не генералом. И можно было не сомневаться, любое твое указание этому «генералу» выполнялось сколь педантично, так и безукоризненно. Никаких проблем с его подчиненными.

   Трудно было судить о их грамотности, так как русский язык пришедшие в нашу роту ребята вовсе не знали, но держались дружно и внешне достойно.

   Мне рассказывали об одном узбеке, служившем в строевых войсках. Там как  известно, вот так «пачками» не служат. В роте может быть сто человек из ста национальностей и «земляком» считается даже тот, кто с одной с тобой республики. Ребята с его роты пожаловались взводному на этого узбека, что в баню, он ходит, но не моется. Взводный вызвал его и начал разбираться. Выяснилось, что этот парень зашил в кальсоны толстую, с палец толщиной, пачку денег крупных купюр, которую ему вручил отец, чтобы он мог откупаться, если служить будет трудно. Взводный, как мог отругал его и приказал отправить деньги домой (в стройбате их просто бы отобрали). Через пару месяцев, этот солдат пожаловался взводному, мол зря он отправил деньги, родители так их и не получили. «Как не получили?» - удивился взводный. –«Давай квитанцию, узнаем почему деньги не дошли». «Какая квитанция?», - сказал солдат.-«Я деньги письмом отправил».

   Можете себе представить, как кто-то нажился, за счет этого бойца.

   Приходил к нам призыв и с самой матушки-столицы Москвы. К нашему удивлению, они очень быстро прижились в нашей среде. Еще по дороге, с десяток из них, успели подхватить где-то венерическую болезнь, и сразу были отправлены на лечение и карантин. Остальные чувствовали себя как дома, ни под кого особо не подлаживались, вели свою какую-то неизвестную нам жизнь.

    Как-то одно отделение солдат-москвичей, не явилось на вечернее построение отряда. Мы долго стояли в ожидание. Наконец, прибежал дежурный офицер по отряду и доложил Бате (командир отряда), что отделение, в полном составе, сдались добровольно в гауптвахту, так как все были просто пьяны. А так, ребята были спокойные, чинов не искали, ничем особо не выделялись, лишь бы их никто не трогал.

     Пришли вместе с ними и ребята с Челябинской области. Больше половины из них татары и башкиры, было впечатление, что Челябинск относится к их автономиям. Трудолюбивые и уверенные в себе парни.

     Последними пришли грузины. Одного их вида можно было испугаться. Высокие и здоровые. Конечно с гор. Я таких людей в простоте общения никогда не видел. Добрые и простые ребята. Интересно было бы узнать, как их армия поменяла. Они  получали чачу в посылках, пили ее по ночам у меня в каптерке, и часто можно было слышать (не смотря на все заверения, что они будут вести себя тихо) их протяжные и красивые песни.

     Наш призыв, казахстанский, тоже был неплох. На первой же лекции врач отряда предупредил нас, что здесь морозы смертельно опасны для нас южан (мы служили под Красноярском), посоветовал зимой ноги и другие особо драгоценные места заворачивать в газеты. Но мы легко пережили положенные нам две зимы. Наши парни-казахи, никогда не унывали, поддерживали друг друга, умели дать отпор если надо и пользовались уважением всех за веселый нрав.

    Вот такие ребята служили со мной в армии.

    Землячество, конечно же было.

    Помню, едва мы прибыли в отряд нам устроили разминку с подъемами и отбоями и прочими прелестями первых дней службы. Затем просто дали отдохнуть на кроватях (скорее всего сами решили отдохнуть). И вот в наступившей было тишине, я услышал громкий крик: «Татары есть!? Татары есть!?». Я осторожно выглянул на выход и увидел там незнакомого мне «деда», ростом метр двадцать, ремень чуть не достает колен. «Татары есть?!» - требовал он во все горло. Я понял, что он все равно, найдет этих татар и поэтому чуть свесившись со второго яруса кровати проговорил: «Я, татарин».

   Ну, это надо было видеть. Он подлетел ко мне. Стащил меня с кровати, обнимал и лобызал меня словно лет двадцать жил на необитаемом острове и никогда этих самых татар не видел. Наконец насладившись такой встречи и расспросив про то, да се, он стал кричать: «Сержант, ко мне!».

    Сержант-годовик («черпак»), и до этого выглядывавший из ленинской комнаты на шум, неохотно приплелся к «деду» и сделал вопросительную мину. «Вот это мой земляк!, - ткнул в меня пальцем «дед». – Ты мне за него отвечаешь! Якшы?».  Сержант «отякшикался», на том мы и расстались.

    И я с грустью наблюдал, как уходит моя надежда и опора, а зря. Ровно, через два дня, тот же сержант выловил меня курящего ночью в сушилке и врезал в челюсть. И я, едва отлетевший в сторону, но уже не раз видевший, как этот сержант, ловким ударом валил с ног ребят намного крепче меня, понял, что «дед» дал ему нормальную установку.

   Больше я с этим «дедом» не общался, в нашем отряде «деды» лишнего на себя не брали и повторно разбирались только с теми, кто не понимал с первого раза.

   И еще о землячестве. Наша казарма была трехэтажная, на каждом этаже было по одной роте. Входные двери 1 и 3 роты открывались в одну сторону лестничного пролета, двери 2 роты открывались, с другой стороны. Фактически, всякий сведущий в этом деле человек, производственник или администратор знает, для чего в таких зданиях два лестничных пролета. Один основной, другой запасной, на случай пожара или скажем другого стихийного бедствия. И для меня была загадкой зачем использовать два пролета, если и с одним хлопот хватало.

       Время перестройки, раскрыло эту тайну. Все оказалось элементарно как у Шерлока Холмса. Когда начались проблемы в Нагорном Карабахе, я вспомнил, что во второй роте у нас служили с десяток парней-армян, а азербайджанцы служили у нас в 3 роте. Это было все предусмотрено, чтобы они даже на лестничной площадке не могли встретиться. Я уверен, в строевых частей таких предосторожностей не было, там надзор над такими вещами и политработа велась совсем на другом уровне. А здесь, подальше от греха принимались такие меры. Здесь и контроля было меньше, и образованности особой не наблюдалось.

    В каждой роте были свои «блатные»: каптерщик (помощник старшины по хозяйству), писарь, комсорг, плотник. У них был свой отдельный мир, поскольку они на прямую общались с офицерами роты, имели возможность влиять на их мнения и на жизнь роты. «Деды» и или какие-нибудь «блатные» даже не пытались оказывать на них давление.

    Через пару месяцев службы, я стал каптерщиком. Случайно, старый каптерщик в чем-то проштрафился. Я совершенно не знал, что это такое, но буквально через полчаса понял всю свою «значимость». Когда вместе со всеми в строю я пришел в столовую, мне преградили путь парни с хозроты (работники столовой, наверное по всему СССР из Узбекистана или Азербайджана). «Ти, каптер?» - спросил один из них, и получив утвердительный ответ, вежливо вытащил меня со строя. «Тэбе тут не положено» - сказал он и отправил меня в роту. Спустя пять минут прибежал ко мне в каптерку дневальный, с большой тарелкой отборного мяса, макаронами и салатом.

   Может быть я служил, не там где надо, но такой грубой дедовщине, о которой так любят сейчас писать в прессе, у нас не было. Были конечно попытки, грубого физического самовыпячивания, но не дальше этого.

  Драки были. Разборки один на один как-то не приветствовались. Дело в том, что всегда рядом находились друзья того или иного драчуна, которые всегда могли вмешаться и остановить это дело.

   Иное дело, массовые драки. Вот это у нас было характерным явлением, да и для всей армии наверное.

   Дрались по разным причинам, дрались разные призыва, разные национальности, разные отряды, взвода и даже роты (это уже редко). Начинались они обычно ночью, после отбоя, так как драка до отбоя считалась признаком трусости, потому что могли прибежать офицеры и разнять дерущихся. И дрались от души.

   Сначала, как обычно, словесные перепалки, затем сцепляются двое, а потом и их друзья, земляки, одногодки по призыву, товарищи с одного отделения, а потом и взвода и т.д.

   Борются и бьются на кулаках; потом «легкое вооружение» - сапоги (на них подковы с килограмм), стулья; «тяжелое оружие»- металлические дужки спинок кроватей. Идет никем не контролируемая сеча. С одной стороны казармы появляюсь я (каптерщик) и плотник, с другой стороны комсорг и писарь. Сержанты не выходили никогда (нельзя, в случае чего, не остановил драку, сам был свидетелем). Вот появились первые разбитые носы и звуки ударов дужками по головам наиболее ослабевших ратников. Комсорг поднимает руку и подает лишь нам предназначенный знак. Я с плотником, он с писарем, идем друг другу навстречу, спокойно, без эмоции разнимая дерущихся. Наконец все успокаиваются, никто не ведет словесных перебранок и угроз, и после такой хорошей физической нагрузки, все быстро засыпают. Мы поднимаем пару отделений молодых солдат. Они наводят порядок, и потом одно отделение уносит к плотнику сломанные стулья и они их там ремонтируют. Другое отделение устанавливает на место дужки кроватей (Честное слово, каждая дужка подходит только к своей кровати! И поэтому это занимает много времени).

   На утро офицеры замечают синяки и ссадины на лицах некоторых «бойцов». Вопрос: «Откуда?». Ответ обычный: «Бежал. Поскользнулся, упал», выучили даже не знающие русский язык, азиаты и кавказцы. Все «бойцы» получают по несколько нарядов вне очереди. Никто не жалуется.

    Все ждут писем и пишут сами. С челябинского призыва, один парень- башкир, совсем не умел писать. Он с метр ростом, в нем килограмм тридцать от силы веса, как его взяли в армию, не знаю. Письма с дома ему читают. Потом он пару дней ходит по роте и упрашивает, чтобы ему написали письмо для родителей. Сначала это всех веселило, но потом надоело и желающих писать письма стало все меньше. Отец его, директор деревенского магазина, шлет по две посылки в месяц, полные сладостей. И это не помогает. Сладостей хватает. У нас в отряде, был такой неписанный закон. Из посылки берешь только личные вещи - носки, бритву, лезвия, сигареты и т.д. Сладости и прочее угощение берешь себе на пробу, другу на угощение (то есть ему больше), остальное остается в открытой посылке на первой тумбочки у входа в казарму, для всех. Ребята проходят, берут кто сколько хочет, а дневальный объявляет чья посылка, даже если никто не спрашивает. Так положено, каждый должен знать, кто угощает и не прячет. Говорят, так было везде.

    Порядок и чистота в отряде идеальные. Стекла в окнах казармы такой чистоты, что кажется их нет. О том, что для красоты, некоторые генералы приказывали красить в зеленый цвет траву на газонах, ходят анекдоты по всему Союзу. И это все правда: и снег у нас лежал аккуратно подбитый кантиком; ни пылинки во всех углах казармы; из-за одной грязной тарелки обнаруженной проверяющим перемывалась вся тысяча; брошенный в не положенном месте окурок виновные хоронили на глубине двух метров и т.д.

   Кормили хорошо. За два года лишь раз вышел зам по тылу и извинился перед всем отрядом за то, что в этот день не было масла. Нам дали вместо масла в тот день дополнительно по два яйца, а на другой день выдали двойную порцию масла.

   Одежда зимняя и летняя, а в стройбате еще и ВСО (военно - строительная одежда). Зимой ватники и валенки. Все прохудившиеся валенки немедленно менялись (горожане, мы им тоже меняли, всегда ходили в новеньких валенках!). Если посмотреть мой армейский фотоальбом, трудно догадаться что мы служили в стройбате. Все ребята у меня ходили чистенькие, ухоженные. Нерях мы сами стыдили, не взирая на положение.

   Ну, остальное как везде. В каждой роте есть человек пять-храпунов,  о войне с ними можно было бы рассказывать бесконечно (часто утром, они просыпались в туалете или в сушилке, куда их спящих, вместе с кроватью уносили ночью любители тихого сна). Есть, которые, разговаривают по ночам. Есть любимцы роты. Свои мастера «золотые руки»: сапожники, плотники, художники, поэты, певцы и пр.

    Проверки состояния отряда и жизни военнослужащих приезжали постоянно, от округов, до московских комиссий.

После основных проверок, которые нас не касались, проверялись роты. Весь личный состав выстраивался и проверяющие обращались к нам: «Просьбы и жалобы». Затем, удалялись офицеры и снова тот же вопрос. Потом, приказывали удалиться сержантов и спрашивали: «Говорите, не бойтесь. Какие есть ущемления, факты избиений, отбирают посылки, не показывают кино, плохая баня» и пр. Ребята,  в основном жаловались на плохой репертуар фильмов (нам крутили фильмы в помещение роты), я жаловался, что книги из библиотеке отряда давно не обновлялись. Никто нас за жалобы не ругал, даже наоборот, ведь могли подумать, что нас зажимают. Книги в отряде были действительно старые, но мне грех было жаловаться. Командир роты (капитан Сенькин В.И., мой одногодка), выписал мне увольнительную, на обратной стороне которой было написано, что рядовой N(то есть-я), каждое воскресение посещает библиотеку им. В.Маяковского с 11.00 до 18.00, к которой проходит по маршруту и далее указывался маршрут (названия улиц), нарушение которого является основанием для моего задержания. И соответственно печать и роспись командира отряда(полковник Юхтин). Когда я уезжал домой, то прихватил себе на память формуляры с обоих библиотек: и армейской и городской. До сих пор поражаюсь, как много книг я там прочитал! И это все, не считая тонны периодики (газет и журналов) которые в большом количестве доставлялись в роты.

   Никто и не думал ругать нас за эти жалобы, и даже наоборот, благодарили, ведь у комиссий не складывалось впечатление, что у нас зажимают критику.

  Между тем, у нас в отряде, годами вырабатывались свои традиции и обычаи. Ну например, честь (то есть руку под козырек, при виде старшего по званию) мы отдавали только Бате и командиру своей роты. Всех остальных, запросто, по имени и отчеству (в строевых частях такие вещи были недопустимы, там отдавали честь даже солдаты друг другу). Недопустимым было почему-то отдание чести начальнику штаба. Уж не знаю, в чем провинился тот начальник штаба, с которого пошла  эта традиция, но я часто видел, как наш начштаба гонялся за солдатами, которые умышленно не замечали его, сворачивали на другую дорогу, когда видели его, или вовсе убегали на другую сторону. Ему, бедолаги, отдавали честь, когда с ним сталкивались буквально нос к носу, а так, к его крикам: «Рядовой вернитесь!», просто все привыкали и не обращали никакого внимания. В связи с эти, вспоминается такой случай. Мы шли со своим отделением с района самостроек в направлении столовой. Шли, как обычно, гуськом (так называемый строй) и вид сбоку идущего командира отделения, едва напоминал, что мы в строю. Неожиданно впереди нас, на перекрестке остановилось такси и из него вышли, почти двухметровые, подтянутые и красивые, два подполковника-летчика с портфелями в руках. Они весело о чем-то переговаривались и шли в нашу сторону. Ну, нам все равно, мы разве что чуть ровней встали в своем строю. И вдруг, в нескольких метрах от нас, они перешли на строевой шаг и не прерывая своего разговора отдали нам честь и ушли. Мы невольно остановились и посмотрели им вслед. Было очень приятно, что такие высокие чины, уважили нас рядовых стройбата, хотя по хорошему, за такую ходьбу и внешний вид(расстегнуты пуговицы, ослаблен ремень и т.д.) нас запросто можно было отправить на гауптвахту.

   Мы еще много разных традиций и обычаев, которые выполнялись особенно тогда, когда солдат из одной категории службы переходил в другую, то есть в «черпаки», «старики», «деды», но я не сказал бы, что они  как бы особо унижали человеческое достоинство солдат.

   И я с удовольствием ходил вместе со всеми ребятами в столовую и нередко прибегал к ребятам своего отделения когда они были в наряде по столовой, вместе с ними чистить, до полуночи, картошку. Меня никто не заставлял делать это, но я ценил ту мужскую дружбу, которую воспитывала нас наша Советская Армия. Вот вам и стройбат – «королевские войска»!

  Я с удовольствием вспоминаю свою службу в армии, не жалею что отдал ей два года и практически не знаю парней, которые отслужили в Советской Армии и жалели об этом, хотя всякое в армии бывает. И мы до сих пор отмечаем 23 февраля, как день той Армии, в которой мы присягали Родине, как ее солдаты и службой  которой мы гордимся.

   Средства массовой информации всячески поддерживали героический идеал Советской Армии и у людей было соответствующее отношение к армии.

   Однажды в городе А., один парень возвращался поздно ночью домой и у него не оказалось спичек. Тогда он прикурил сигарету от Вечного огня на площади города. Кто-то увидел это, парня арестовали и осудили на два года. На суде выяснилось, что парень-то не плохой, имел хорошие производственные характеристики, он глубоко раскаялся в своем поступке, но общественные мнение было непоколебимо, такой проступок должен быть наказан.

   Совсем недавно, по телевизору, рассказали о диком случае в одном из городов России. Группа молодых людей неприлично вела себя у Вечного огня и один проходивших там парней сделал им замечание. Эти нелюди, замучили, убили и сожгли этого парня так, что мать родная с трудом узнала его.

   Один из западных идеологов антисоветизма утверждал в свое время, что нужно сделать все, чтобы советская молодежь забыла имена Александра Матросова и Зои Космодемьянской. Вряд ли советская молодежь забыла бы о них, но как оказывается нужно мало времени, чтобы оглупить молодежь и превратить их в стадо.