(на фото показания Кузнецова на следствии)

Я не был отпущен домой ни в 1954, ни 55 г.г. до сего времени, хотя и просидел по первому делу невиновно 7 лет и был реабилитирован. Я был узником фашистского лагеря Фло;ссенбюрге, Маутхаузене будучи приговорён к смерти как патриот Родины, как офицер Советской Армии, как коммунист и чудом спасся от лап смерти (этих узников, кажется теперь прославляют). Четверо моих детей – сироты, оставшиеся в возрасте от месячного до 7 летнего возраста, мать которых зверски загублена фашистами Кубани в 1943 г. как патриотка Родины. Вот уже 14 лет в общей сложности не могут видеть своего отца, не имея матери. Не будучи отпущен домой (стр.156) к своим детям-сиротам я был вновь осужден в августе 1955 г. Верховным Судом Казахской ССР по случаю выраженного протеста заключённых Степлага МВД Карагандинской области май-июнь 1954 г., хотя я не только не был участником каких-либо беспорядков, а сдержал, как мог, гнев заключённых, сохранив при этом государственную и личную собственность граждан, на сумму свыше 8 000 000 руб. Будучи председателем лагкомиссии по водворению порядка в зонах лагеря и оказание помощи в расследовании незаконного применения оружия по заключённым. Кстати, эта лагерная комиссия и выборы её и меня, как председателя, были ещё произведены по непосредственному указанию ведомственной комиссии МВД и Прокуратуры Союза ССР прибывших в лагерь. Но дело в данном случае не в этом. По вопросу последнего моего осуждения преднамеренного, я обращался со специальным ходатайством, что было оставлено без ответа. Дело в том, что я теперь отбываю наказание меру наказания теперь по бытовым уголовным статьям, несмотря на наличие в моём личном деле Определение Военной коллегии Верховного Суда Союза ССР об отмене моей судимости и Постановление органов КГБ о прекращение дела по производству расследования, что подтверждает мою несудимость. Несмотря на ясную запись в моём обвинительном заключении в приговоре Верховного суда Казахской ССР, что я ранее не судим 1 отдел и спецасть Карагандинского лагеря всюду относят меня к лицам со второй судимостью. Скажите, какое к этому основание? И долго ли я буду подвергаться незаслуженным моральным пыткам исходящих из произвола и умозаключений со стороны сотрудников лагеря? И только потому, что они все знают меня ранее, как политзаключённого по Степлагу, а теперь как по бытовым статья я нахожусь у них в Карлаге. Обращаясь к вам, я прошу вас дать ответ с соответствующим разъяснением Управлению Карлага: 1.Законно ли они считают у меня 2 судимости, вопреки отмены судимости Определением Военной коллегии Верховного суда и прекращение дела органом КГБ? 2. Законно ли они относят меня к лицам со второй судимостью? Ведь такое отношение к делу я считаю, оскорбляет закон и мою гражданскую совесть. Вместе с тем это не даёт мне возможности пользоваться льготами и некоторыми преимуществами заключённых с первой судимостью. Я, имея специальное образование агронома, не могу даже трудиться по специальности, не смотря на наличие сельхоз потребности. При рассмотрении личных дел, не смотря на примерное поведение и отсутствие каких-либо замечаний или взысканий за 8 лет заключения на моё дело, смотрят «чортом». Я уже не говорю о том, что нужно иметь здоровые нервы после того как, отсидел невинно 7 лет по первому отмененному делу и вторично осужден преднамеренно, чтобы уйти от ответственности лицам, совершивших преступление. А я был использован в ложной моей избранности. Я прошу простить мою вольность, но у меня уже иссякли силы, надежды на справедливость, всё время работаю, в данное время освобождённым председателем совета актива.

Проситель Кузнецов 28.05.57 г.

(Личное дело Кузнецова ст.155)

И у Кузнецова, похоже, действительно иссякли «силы и надежды на справедливость». Об этом свидетельствует следующее его письмо. Это письмо трудно охарактеризовать, как какое-то заявление, или обращение к администрации. Мы думаем, что вряд ли такое письмо нашло бы понимание у более высокопоставленного начальства, которое не опускалось до понимания личных переживаний заключённых, тем более осужденных по таким статьям. Это, скорее всего письмо от человека к человеку, насколько оно было позволительно, вернее совсем не позволительно, но вынужденное почти безысходностью утомлённого узами человека….

«             Управление Карлага Казахской ССР подполковнику Черкашину

От з.к. Кузнецова Капитона Ивановича Спасское лаготделение, 6-ой лагпункт 22.12.57 г.

                                                  Заявление

   Гражданин подполковник позвольте быть с вами откровенным, я уверяю вас, что это моё обращение к вам будет последним! Мне вовсе не хочется надоедать вам!  Но руководствуясь принципами человечности я, питая надежду на то, что и вам, кому вверена судьба и жизнь заключённых лагеря присущи известные принципы гуманности и справедливости. Я надеюсь встретить их и в ваших подчинённых, которым вверено подразделение, в котором я содержусь с 13.10.56 г.. Но к моему глубокому сожалению и убеждению моё содержание в указанном, известном вам лаготделение сопровождается в единственном желание подвергнуть меня смерти.  Инициируемое  любыми средствами и путями, что, к моему удивлению и огорчению проистекает от подчинённых вам. Я понимаю, что моё заявление вам об этом, может быть безразличным и будет по всей вероятности, оставлено таким без внимания, как и предыдущие! Дело ваше. Вы вольны поступить, так как вам заблагорассудиться! Но исходя из лагерной жизни - бесчестья! лжи! и клеветы! Я пришёл к выводу и к необходимости оставить не к кому-нибудь, а вам документ причин моей может быть безвременной кончины! Вам известно, что своей виной в инкриминируемой мне преступлении я ни в одном случае не признал! Как и не могу признать её никогда в моей жизни и не потому что не хочу признавать, а потому что её не было с моей стороны. Всё вы об этом знаете. Что виноват не Кузнецов. Всем вам известно, что я, каких либо событий или беспорядков не учинял, так как находился в тюрьме. Но тем не менее мне инкриминировалось ст.59-2, что не только ничего не…а спас государственное имущество и частное имущество на 8 000 000 руб! Меня обвиняют по Указу ст. от 4.06.47 г., что я не только никого не убил, а задержал гнев и разгул заключённых, что могло только осложнить положение и вызвать жертвы с обеих сторон, (стр.180) Оберегая жизнь офицеров, сотрудников лагеря и солдат охраны, я не допустил жертв среди них своим волевым усилием! И не стыжусь сказать вам этого! Но я обвинён по ст. 59-3 и как финансово и преднамеренно и произвольно приговорён вместе с бандой, против которых все сорок дней вёл борьбу, к расстрелу! Моя невиновность доказывалась на трёх судебных процессах и моими обвинениями, показаниями 137 человек из числа вольнонаёмного состава и заключённых, которые отзывались обо мне только положительно, в результате чего два государственных обвинителя на двух первых судебных процессах отказывались от обвинительной речи против меня, заявив при этом. Что «они не могут обвинить Кузнецова!», так как понимают мою невиновность. Преднамеренность предания меня суду очевидна, хотя бы из того, что: первое, из всего состава «лагерной комиссии» был привлечён только я один, как её председатель, потому, что понимали несостоятельность привлечения всей комиссии. Так как она была создана и избрана по указанию ведомственной комиссии МВД и Прокуратуры Казахской ССР. А затем ей было выражено доверие со стороны московской комиссии! Второе, чувствуя по ходу дела мою невиновность и солидную защиту адвоката, при этом, чья то рука старалась не допустить моего оправдания и руководствовалась только этим желанием. Лишили меня права защиты, со стороны областного адвоката на третьем судебном процессе. Третье, ни одного из членов «лагерной комиссии» в суд не вызывали. И хуже того, даже отказались зачесть их показания оправдывающие меня. Четвертое, единственным членом комиссии Шиманская, будучи привлечена к ответственности, получившая срок наказания 10 лет, но с применением ст.51 УК 5 лет, вскоре после суда была освобождена и проживает в данное время в Киеве. И только я один несу незаслуженное наказание. И мне понятны, то бесчестие и преднамеренность, которым руководствовались при моём привлечение! Оно известно и вам. Чтобы уйти самим от ответственности за допущенную бездеятельность и последствия за учинённые жертвы при создавшимся положении (при этом я не оправдываю деятельность заключённых) ведомственная комиссия решила предать событиям политического характера (и свалить всю вину на заключённых). Доложив, высшим инстанциям о существе дела, в своём аспекте, ложное в отношение меня. Показать же во главе происшедшего Слученкова, Келлера, Иващенко или скажем Рябова, было бы смешным. Это простые, обычные бандиты (безграмотные, имеющие по 5-6 судимостей) в Москве не поверят, а вот показать во главе Кузнецова! можно кое-кого убедить в Москве. Но фальш этого был и остаётся, виден из того, что, именуя во всём виновным «лагерную комиссию» не привлекли к суду её членов, таких как Макеева, Батояна, Чинкеладзе,  Сёмкина и Бершадскую, работавших вместе со мной все сорок дней. А подельники, действительные виновники беспорядков называли их членов комиссии во главе меня под вывеской «председателя» и приговорили к расстрелу (хорошо зная при этом, что эти же бандиты не раз угрожали мне убийством). Добившись в этом своих успехов, требовшие  меня к суду, старались как можно скорее добиться и исполнения приговора по мне. Ибо понимали, что пока жив Кузнецов, их фальш будет ими  не скрыта и бита. Но к моему счастью и их несчастью этого не случилось. Пострадали сначала они (виновные), а уже затем я, как жертва резонанса их преднамеренности. Двухлетнее моё содержание в одиночном каземате не спасло их. Нашлись люди, которые своевременно отвезли мой материал в Москву в ЦК КПСС и правительство, принципами справедливости которых и были наказаны их гуманностью, была сохранена мне жизнь. Будучи благодарным, высоким инстанциям я и мои дети-сироты, питаем надежду на окончательную справедливость и моё освобождение. Но другого мнения придерживаются те, кто и сейчас, чувствуя свою вину, видя меня живым, спят неспокойно. И мания этого не спокойствия, началась проявлением ко мне нечем не обоснованного преследования. Началось это сразу с карабаской пересылки, куда сразу прибыл 5.10.56 г. из семипалатинской тюрьмы. Майор Шнейр, узнав, что я прибыл, сразу распорядился водворить меня прямо из столыпинского вагона в местную одиночку. Продержав меня, несколько дней, без всякого основания, а на мой вопрос: «Чего вы боитесь?», ответил: «Тебя боятся все….». Отправив меня в режимное Спасское отделение, надеясь при этом, что Кузнецов сломает себе шею или  будет убит, теми, кто населяет это лагерное отделение. Поселив меня в Спасском, в одно из дисциплинарных зон 6-го лагпункта, где процветает грязь, распущенность, игра в карты, мужеложство и наркотия, ваши подчинённые смотрят на меня с «улыбкой нескрываемого удовольствия». Но мне не присущи указанная мною среда, я не так воспитан и эксперименты на мне оказались не удачными. С первых дней я принялся за работу за наведение порядка в зоне и приобщением к труду тех, кто никогда не работал. 9 месяцев моего пребывания в этой зоне, где я работал завхозом, нарядчиком, а затем освобождённым председателем совета актива, наглядно были видно и вам лично.  Вы посещали зону и раньше и сейчас. И не скажите, что я не прав. Многие из подчинённых вам, ничего не делая, кроме личных выгод житейского порядка, начали видеть во мне «нежелательную личность» потому что работа в совете актива вызывает мою необходимость небезразличного отношения к запросам, нуждам лагерного населения. Достаточно было указать старшему лейтенанту  Патюшеву и другим на их несерьёзное отношение к ходатайствам совета актива и тем задачам поставленных и возложенных нам на совете актива Приказом Министра МВД СССР, как я сейчас стал неугоден. И только за то, что Патюшев протаскал в карманах 50 выписок решений Совета актива ходатайствах о лучших заключённых, не вложил их в личные дела заключённых, не доложил о них генералу Зайвалину при его очередном посещении Спасска и рассмотрении им личных дел заключённых на предмет перевода их на общий вид режима. Вслед за тем, зная, что на меня, поступают грязные, ложные доносы со стороны тех, кого мне пришлось укротить и призвать к порядку в зоне, их не только не отметили, а начали им придавать им «особое значение». В результате доносов  изъяли  «документ» в отпечатанном виде и создали вокруг этого чуть ли не «политическое дело» не зная о том, что этот «документ» не раз просматривался органами МВД и КГБ на подтверждение в течение 2-х лет возвращением мне со всем содержанием моих чемоданов, зная при этом, что в документ вошли вовсе не от меня, а от женщины, неизвестной мне по известной статье органам, и в то время я находился в одиночке. Вслед всему этому не осторожные и неумение вручить какие-то деньги в закрытых пакетах 2-м заключённым Степанову и Кравченко младшим лейтенантом Ивановым, что воспринято заключёнными не как премия, а как «гонорар за другое» так как привыкли видеть вручение премий в торжественной обстановке, а не из-под полы. Моё выяснение этого как председателя Совета актива, чтобы успокоить заключённых, и оградить получивших деньги от предвзятых у них мнений, было поставлено мне же в вину. И в тот же день за допущенную небрежность Иванова я был перемещён в другой лагпункт, считаю, без указания каких-либо причин. И всё было совершено в 10 минут. Одним взмахом всё забыто и то, что сделано в зоне мною положительного и как бы брали меня за грудки за наведение порядка и то, что я не допустил на получение на майора Лебединского буквально всё.

Гражданин подполковник, я пишу об ошибки и небрежности младшего лейтенанта Иванова, говорю смело, потому что сам на протяжении многих лет сотрудничал с органами безопасности и МВД и поэтому хотел бы ему помочь выйти из затруднительного положения, но ни он и ни Григорьев, как и многие из ваших не поняли этого, не знали мою честь. (стр.183) Экстренное перемещение с лагеря в  лагпункт в сопровождение экспериментом с заводом меня в Спасскую тюрьму продержали в коридоре около 10 минут, а затем перевели во двор и только тогда меня отправили во 2-ой лагпункт с общим режимом содержания. Чего хотели достичь этим, и кому понадобился такой эксперимент, не понимаю. Более 2-х месяцев я содержался на 2-и лагпункте не трудоустроенным. Без малейшей помощи со стороны и невозможности оказания какой-нибудь помощи с моей стороны моим детям-сиротам. Несмотря на вызов меня к себе на беседу прокурором Республики Разумовским 16-20.06, здесь в Спасске предложившего администрации трудоустроить меня по специальности агрономом или по полезности, я встречаю к себе всё большее пренебрежение, вокруг меня и там, несмотря на моё спокойное поведение, начались строиться интриги. Одни опасались видимо, что я займу их положение (з.к. Новиков, Ерёменко) другие по научению этих клеветали, что им угодно. А лаготделение администрации вновь ждёт не дождётся того «не припорет ли кто-нибудь Кузнецова», что видимо особенно желательно. Не смотря на наличие вакантных мест,  где я мог бы быть только полезным лагерной администрации, ко мне следует отказ. Были свободные места: зав. столовой, где не всё в порядке; нарядчиком; мастером бетонного цеха; на пекарне, парникового-тепличного хозяйства и другие, но все эти места не для Кузнецова, хотя он по образованию агроном, экономист, хозяйственник и мог быть дать только пользу. Отправкой на этап меня также обходят содержать здесь только по статейным признакам. А уже расконвоировать меня боятся вообще.

……………………………………………………………………

А я под настроение могу быть брошен под ножи чечено-ингушов, рецидива и всякой сволочи, чего видимо ожидают. С 1.08.57 г. я вступил в исполнение обязанности заведующего кухни и столовой с общим режимом питания за 4 месяца работы в этой должности, я восстановил работу пищеблока до нормального его функционирования. Произвёл требуемый ремонт здания, навёл порядок с расходами продуктов, значительно улучшил качество принимаемой пищи и упорядочил приём пищи, калорийность. За всё это улучшение мне занесли благодарность с выражением благодарности со стороны администрации лагпункта, лаготделения, так и приезжающими представителями САНО. В Карлаге лично генералом  Зайвалиным, а также представителями министерства и об этом помнит управление республики. Это не бахвальство, а реальность, чего я могу не стыдиться, а только радоваться этому. На многое оборудование и кухонный инвентарь я затрачивал личные деньги, так как по нарядам администрации никто не хочет выполнять заказы столовой. .7.11.57 г. к 40-ой годовщине Октябрьской революции мне было предложено, чтобы столовая и кухня своим образцовым видом заняла ведущее место.

…………………………………………………………………………………

На протяжении вот уже года и 2-х месяцев я как исключение не могу пользоваться относительной свободой никакой перепиской, никакой корреспонденцией. Все мои письма исходящие от меня и входящие в мой адрес тщательно проверяются цензурой и оперативной частью. Многие, если не все мои письма перепечатываются на машинке и комментируются, или отсылаются в известные им места, бог знает для чего. Хотя заведомо знают, что в моих письмах не может быть ничего непозволительного (я слишком русский, советский человек, чтобы не понимать меня) но всё равно дело в том, что не понимаю сам, я не позволяю себе подличать другим, а это многим не нравится. В каждом лице, кто переписывается со мной или помогает мне, приезжает ко мне стараются видеть «шпионов», а во мне видят «опасную личность». Для кого? Родине я не опасен, а для подлецов возможно. …. до единого письма, проверяются и то что страстно хотят узреть проверяющие. Какая наивность, хотят сказать, что ты перестал писать своим детям,  перестал писать и другим. И в здравии и моральном терзании себя. Несмотря на разрешение со стороны начальника Карагандинской области Управления МВД подполковника…или вами посещение Спасска сделать возможное для меня личное свидание с моими родными и близкими. Так как в жизни, я вдов и на меня нет претендентов со стороны юридических жён, но мне и в этом отказано здесь. Что делать дальше. Я надеюсь, вы понимаете меня и не осудите за некоторую резкость. Я пишу правду, хотя её не любят. Я ведь никому не жалуюсь, кроме как вам и последний раз, уверяю вас в этом. Если вы не наказали меня за откровенность…. Я прошу разобраться и помочь мне и покинуть это место, ибо пока я живу в Казахстане и в частности Карлаге в частности я буду иметь к себе пренебрежение за несовершённое мною то есть я «живым трупом» в связи с этим я и не хочу жить.

 Заключённый Кузнецов посёлок Спасск 24.12. 57 г.»

(Резолюция на обороте последнего листа: тов. Мирошкину. Кузнецову надо перевод на общий режим, трудоспособность на его специальность предоставить. ПОДПИСЬ)

(Личное дело Кузнецова стр.178)

Оказалось, что Кузнецов действительно нуждался в поддержке, и едва получив её малую толику, с вдохновением продолжил борьбу за освобождение              

«Председателю Президиума Верховного Совета Казахской ССР тов. Ташенову г. Алма-Ата от гражданина СССР Кузнецова Капитона Ивановича 1913 г.р., русский, образование высшее, по специальности агроном, вдов, на иждивение 4 детей-сирот. Осужденный по ст. 59-3 ч.1 «а» к 25 годам ИТЛ. Меру наказания отбываю в Карлаге МВД СССР с 12.01.59 г.

                                    Просьба о помиловании

Будучи невинно арестованным и осужденным в 1949 г Постановлением Особого совещания к 25 г. ИТЛ, я невинно просидел 6 лет в местах заключения. В 1954 г. по моей просьбе ЦК КПСС от 1953 г. Постановление Особого совещания было отменено Определением Военной коллегии Верховного суда СССР. С назначением нового расследования по делу. В результате дело, по которому я был осужден Особым совещанием, было прекращено органами КГБ, по ст. 204 УПК, я был признан невиновным и реабилитирован.

Находясь в стадии расследования и содержась в следственной камере лагерной тюрьмы бывшего управления Степлага пос. Кенгир  (г. Джезказган Карагандинской области) в котором в мае 1954 г. были учинены беспорядки не мною и в моём отсутствии. Следствием этих беспорядков, я только на четвёртые сутки был освобождён из следственной камеры с разрешением мне лагерной администрации проживать в зоне лагеря, где я содержался раньше до перевода меня в следизолятор. В результате этих беспорядков затянувшихся на сравнительное длительное время, в следствии, выраженного протеста, по поводу якобы незаконного убийства нескольких человек из их числа стороной администрации и вооруженной охраной лагеря (протест выражался только не выходом на работу) до приезда представителей высших правительственных органов Республики или Москвы для расследования происшествия. Повторяю, протест выраженный не выходом на работу 6000 заключённых был совершён до меня и сопровождался бесчинством и неповиновением лагадминистрации, в чём я не только не принимал участия, а не разделяя неразумность этого всеми мерами оказывал содействие властям по водворению порядка. И тем не менее был также невинно и преднамеренно привлечён к уголовной ответственности, а в 1955 г. осужден Верховным судом Казахской ССР к высшей мере наказания-расстрелу, с последующей заменой этой меры Постановлением Президиума Верховного Совета Казахской ССР от сентября 1956 г. к 25 г. ИТЛ. Не вдаваясь в подробности дела, так как вы располагаете им, я не могу умолчать о том, что моей вины в предъявленном мне обвинении не было. Достаточно указать о том, что: Первое, как только прибыли к месту происшествия представители МВД и Прокуратуры  Республики, Москвы, я по их воли и просьбам принял на себя обязанности представителя от заключённых по водворению порядка и расследования происшествия и благотворно повлиял на заключённых. Добились вывода всех заключённых на работу, размещение их по своим лагпунктам, сохранение государственного имущества и товарной-материальной ценности от расхищения. Заделали все проломы, в стенах разделяющие зоны и создали условия для возврата лагерной администрации и исполняющих обязанности. Согласитесь с тем (как понимали и представители тогда) что разговаривать с возмущённой толпой заключённых без представляющих от них, было нелегко, а в то время и невозможно. Гнев-особенно опасен! Второе - за всё моё благотворное, мне было выражено две благодарности: от лица бывшего министра внутренних дел Круглова и состава правительственной комиссии, которые тогда афишировали моё участие по водворению порядка. Вот дословное содержание телеграммы, которую зачитывали на собрание заключённых генерал-лейтенант Бочков и генерал – лейтенант Губин с представителем Генеральной прокуратуры Самсоновым: «Объявите Кузнецову К.И. благодарность за водворение порядка в лагере, за вклад вывода заключённых на работу, сохранению государственного и частного имущества (которое было на сумму более 8 000 000 миллионов рублей)». Такая телеграмма  была документом от 22 мая 1954 г.. Аналогичную благодарность выразили бывший зам. министра МВД Егоров, начальник ГУЛАГа Долгих, зам. Генерального прокурора Вавилов 28.05.54 г.

6000 заключённых в течение 5-ти дней работали. Мы представители от заключённых сложили свои полномочия, так как лагадминистрация начала своё функционирование. А я  ожидал спокойно результатов моей реабилитации по делу и ясно верил в моё освобождение и возвращение к четырём детям спустя, оставленных в возрасте мною в возрасте от 5 до 11 лет без матери и родных. Сам факт моего понимания всей неразумности беспорядков и сознания того, что Постановление Особого совещания по мне отменено уже исключает понятия и домыслы о председательстве беспорядками. Я не был глуп. Вся «моя вина» заключается только в том, что я (с возобновившимися беспорядками после пятидневной работы с 20 по 25.05.54 г. учинёнными бандеровцами, без нашей воли) – 26.05.54 г. вновь согласился с просьбой и предложением правительственной комиссии помочь им вновь водворить порядок. Не бросил всё и н ушёл за зону.. так как понимал, всю сложность жизни во втором периоде беспорядков организованных бандитствующими элементами, которые без стыда объявили представителям властей и администрации «бериевцами», а меня «капитулянтом» перед ними. Так как я согласился на вывод заключённых на работу и вывоза из лагеря этапа бытовых заключённых ( ошибочно завезённых в наш лагерь от которых и начались беспорядки). И я бы ушёл и дважды уходил на вахту и каждый раз меня просили Егоров, Долгих, Вавилов «остаться в зонах», так как без меня они сочли невозможным и не безопасным посещение зон ими и их представителями. Я верил в чистоту выраженного ими доверия мне! И видимо глупо верил! Коль так поступили со мной! Пятое – Исходя из того, что я и 5 других представителей от заключённых, которых не привлекли к ответственности, занимались лишь водворением и поддержанием относительного порядка, (что призывалось всеми тогда) - я отвергал! Отвергаю и теперь всякими обвинениями меня по статье 59-2; 59-3 ч.1 «а» и Указа 4.06.47 г., так как не совершал ничего по статьям обвинений и осуждён лишь по общему тонусу и резонансу беспорядков организованных не мною. Я никого не убил! Как никого не призывал к этому. Я никого не оскорбил даже словом. Ко всем был гуманным и не стыжусь сказать, что защищая жизнь офицеров и солдат собою, не допустил многого худшего. Ни обвинительным заключением, ни приговором суда мне не вменяется убийство кого либо. Что же касается жертв при ликвидации беспорядков изошедших от вооружённой охраны, то это было неизбежно по отношению к тем, кто сопротивлялся властям! И если я был гуманным, меня ведь никто не тронул (стр.210). Я не только ничего не украл, а хранил и сохранил своими усилиями всё, что находилось на складах и каптёрках. Шестое - свыше 100 человек свидетелей заключённых и  вольнонаёмного состава высказались на трёх судах обо мне только положительно и сами подсудимые, к которым я был причислен невинно и незаконно, так как все сорок дней боролся против их разгула – признали мою непричастность к ним и мою невиновность в содеянном ими. Я прилагаю отпечатанную выдержку из просьб К.Е. Ворошилову одного из главарей неповиновения Слученкова (расстрелянного по приговору, ознакомьтесь с ней) и все пятеро расстрелянных просят моего помилования, так как они, умирая, сознавали мою  невиновность. Несмотря на моё разоблачение их (на всех судебных заседаниях). (Этот документ был мне прислан из Москвы) о содержании которого я не знал до 1958 года. При необходимости я бы мог предоставить и ряд других документов оправдывающих меня. При всём этом, я не стыжусь сослаться на представителей  МВД и Прокуратуры, которые приезжали в лагерь и знают мою невиновность всем обратиться к партийной чести и совести. Наконец, обвиняя во всём так называемую комиссию (не привлекли ни одного из её состава) их выделили в особое производство и исключили из обвинения (Батоян, Чингеладзе, Макеев, Бершадская). А единственный член, представитель её заключённая Шиманская, будучи привлечённая вместе со мной, получившая срок наказания 10 лет, вскоре после суда была освобождена. И только я один продолжаю нести тяжёлое наказание. Нелогично, не судить членов комиссии и в то же время судить её председателя работающих вместе, и ныне защищающих меня. Исходя из всего изложенного, - я обращаюсь с просьбой к вам – к Верховному органу Республики, я прошу с учётом всех объективных сторон помиловать меня и вернуть к моим детям-сиротам, мать которых зверски загублена немецкими фашистами в годы оккупации Кубани, как патриотка Родины! В то время как я защищал Родину в чине офицера и должности командира полка. В прошлом я агроном с высшим образованием и с юных студенческих лет был активным организатором колхозов, МТС и совхозов Родины. Меня воспитал комсомол и партия, членом которой я был до ареста. Меня воспитала высшая школа (Сельскохозяйственный институт) и затем военное ведомство. Меня тяжко гнетёт сознание, того, что, будучи невинно  арестован в первом случае и просидев 6 лет невинно, будучи реабилитирован, не только не отпущен на свободу, а это незаконное и невинное содержание явилось новым и тяжёлым горем для меня и моих детей. Меня гнетёт сознание, что я не был тем, за которого меня преднамеренно сочли; я осужден без учёта всех положительных сторон, без учёта и без всякого зачёта невинно просидевших 6-ти лет, поэтому я прошу вас, если невозможно помиловать меня и освободить: сочтите снизить меру наказания до предела предусмотренным новым уголовным законодательством и применение ко мне  степень смягчающих обстоятельств - зачесть сроки срок определения вами наказания 6-ти лет невинно отбытых мною по реабилитированному моему делу. По вопросу зачёта невинно отбытого 6-ти лет  я предлагаю ходатайство от адвоката оставленное без ответа. (стр.211) Простите мне вину, налагаемое на меня вами, учтя что мною отбыто и пережито. Будучи благодарен вам за сохранение мне жизни, я прошу вас верить, что буду полезен Родине как специалист агроном! Как её верный сын, каким я был всю мою жизнь до незаконного и невинного ареста. Помогите вселить надежду в детей, претерпевших многое горе. Прошу также принять во внимание, что за 10-ти летний срок моего заключения я не имею ни нарушений, ни взысканий лагерного режима, всё время работаю. После осуждения по настоящему делу используюсь на работе нарядчиком, освобождённым председателем Совета актива коллектива, старшим производственником объекта. Весь период пребывания в Карлаге. Я неустанно помогаю администрации лагеря в делах воспитания контингента и являюсь председателем товарищеского суда. В данное время работа нарядчиком Спасского лагеря.

Проситель Кузнецов 12.01.59 г.

(Личное дело стр.208)

   И тут неожиданно в деле Кузнецова возникает ещё одна бумага, которую ему выслали из Москвы. Это просьба о помиловании Председателю Верховного Совета СССР Ворошилову К.Е. от Слученкова Э.И.

   В ней, готовый в своё время убить Кузнецова, проситель, ходатайствует не только о  себе, но и своих подельниках Кнопмусе и Кузнецове. И даже за Кузнецова, больше, чем за себя.

«Председателю Президиума Верховного Совета СССР К.Е. Ворошилову

 От осужденного Слученкова Энгельса Ивановича выездной сессией Верховного суда Казахской ССР по ст. 53-2; 59-3 и Указу от 4.06.47 г. « По охране государственного и общественного имущества» к высшей мере наказания – расстрелу.

                                             Просьба о помиловании

Прошу вас, Климент Ефремович разобрать мою просьбу о помиловании. Я уже лично писал просьбу в президиум Верховного Совета СССР, но решил написать еще лично вам, так как с того времени. Как я стал сознавать себя, я слышал о вас, читал о вас, и ваше имя было в моей памяти нераздельно с жизнь со всем советским строем. Вам я писал заявление о посылки меня в Красную Армию в 1941 г. вам я писал с просьбой о переводе со спецлагеря в ИТЛ в 1952 г. правда, до вас это заявление не дошло. А из Генеральной прокуратуры пришёл ответ, на усмотрение прокуратуры Колымлага. А прокуратура Колымлага отказала мне в виду того, что я осужден был по 58 ст. и вот и сейчас на пороге смерти. Я  обращаюсь к вам, так как я и своей просьбой о помиловании в Президиум Верховного Совета СССР, подробно изложил, как состав моего преступления, так и причины, побудившие меня это сделать, то я не буду сейчас подробно всё описывать, чтобы не затруднять вас, но кратко лишь опишу. Я, Слученков Энгельс Иванович, родился в 1926 г. в семье советского партийного служащего. Отец мой, член Коммунистической партии с 1918 г. был убит 1932 г. кулаками в Рязанской области Шацкого района в селе Верки, где я родился и вырос. Климент Ефремович я прошу вас обратить ещё внимание на нижеследующее обстоятельство и уж если говорить о виновности моей. Ещё можно согласиться, хотя и не той мере, что меня нужно расстреливать. Вы уже знаете. В чём я признан и признаю свою вину, это аресты и избиение и выделка гранат, но ведь некоторые из осужденных к расстрелу, вообще никакого отношения к этим делам не имели. Я говорю, в частности, о Кнопмусе и Кузнецове. Но Кнопмуса обвинили за руководство пропагандой, а Кузнецов ничем подобным не занимался. Вся его вина заключается в том, что  в начале, возмущённый как все 6000 заключённых, незаконным расстрелом бараков и около них заключённых и желал справедливого расследования этого дела. А также решил не допустить анархию, так как лагерь был кинут администрацией. Стал во главе «комиссии» избранных к тому же по указанию генерала Гунина. В дальнейшим же дальнейшее развитие событий он, пожалуй, один всех высказывал желание ограничится комиссией МВД и выйти на работу. В том, что его не послушали, это уже не его вина.