АРМИЯ. ВЗАИМООТНОШЕНИЯ В СТРОЙБАТЕ.
   То, что я сейчас  расскажу о взаимоотношениях в армии возможно никакого отношения к ней не имеют, а являются лишь фактами, которые существовали в военно-строительном отряде, в котором я служил.
   Я специально предупреждаю вас – читателей, поскольку мною уже опубликованы видео-воспоминания в ЮТУБе и многие отзывы к ним очень негативны, особенно от лиц, которые служили в строевых частях армии, но не в стройбате.
«Что эта за армия!? – возмущаются они. – Да не может быть, чтобы у вас там существовал такой беспредел!».
   Какой, я извиняюсь, беспредел? Да у нас часть была не просто строительной, но и исправительно-показательной. За всё время службы, какие только комиссии нас не посещали и проверяли. От своего военного округа до, от самой Москвы.
   Итак, чего же у нас не было того, что было в других военных частях страны.
   Прежде всего, у нас не было военной подготовки, которая ограничивалась ещё до принятия присяги, умению хождения строевым шагом. Или, проще говоря – ходить в строю. А всё остальное: марш-броски, умение обращаться с оружием, военная тактика и стратегия, это было всё не про нас. Что касается политической подготовки. То её не было вовсе. Во всех казармах были «ленинские» комнаты, но они бездействовали. Единственными политическими инструментами для нас были программа «Время», которую нам разрешали смотреть, а она начиналась в 22.00, как раз во время отбоя, а также газеты и журналы, кроме журнала «За рулём», которая неизменно изымалась для командиров и была дефицитом по всему Союзу. Очень часто офицеры забирали домой и журналы-толстушки, которые также были дефицитом, несмотря на миллионные тиражи, но их обязательно возвращали. В части у нас был большой клуб, а в отряде от части в котором я служил, не было и нам «фильмы» крутили на стенку. Они были очень не интересные, и после ребята уговорили командование всех желающих водить в воскресенье на дневной сеанс городского кинотеатра.
   Как-то в нашей части сменился командир, который прибыл к нам из какой то настоящей военной части. То, что он увидел, глубоко потрясло его, и он тотчас принял крутые меры. Занялся муштрой шагистики, военными тревогами по ночам и марш-бросками. Ребятам вначале это дело нравилось, как- никак всё было как в настоящей армии, но потом всё это им надоело. И вот однажды, когда этот вояка ворвался в одну из рот с воплем: «Рота, подъём! Тревога!», парни нехотя встали, но никуда не побежали, а просто, не спеша выстроились в центре казармы. Новый командир опешил, стал ругаться, как только мог и угрожать, но парней это не испугало. Они заявили, что всё, что этот командир хочет от них, им очень даже нравится, но они предупреждают, что если это ещё раз повторится, они на работу ходить не будут. А его, этого командира, за эту военную подготовку никто спрашивать не будет, с него спросят только за материальный план. Присутствующие тут же офицеры подтвердили слова солдат. И с тех такие выходки этого командира прекратились. До нашего отряда он так и не добрался, хотя возможно и был, когда мы были на работе.
   В то, что я расскажу дальше, трудно поверить, но делать нечего, расскажу.
   Командовал нашим отрядом, как и положено – Батя. Так обычно зовут командиров воинских подразделений, если он этого заслуживает. Наш – заслуживал.
С ним, я лично встретился только один раз, когда я получил письмо-ответ, на письмо о месте захоронения моего дяди Кадыра, погибшего под Сталинградом. Письмо было от военного архива, а поскольку все письма нам, служившим в закрытом городе, проходили цензуру, то оно, как военное легло на стол Бате. Меня вызвали к нему в штаб, я вошёл и представился. Он объяснил причину вызова и спросил: «Кого, ищешь, сынок?». «Родного дядю!» - ответил я. Батя, взял письмо, вышел из-за стола, отдал его мне и сказал: «Спасибо, сынок! Ищи!».
   Говорили, что он захватил войну, судя по возрасту, ещё мальчонкой. К нам солдатам относился  хорошо. Он очень запомнился нам по следующему случаю. Стоим мы как-то на утреннем построение. Батя на трибуне, к нему подходят с докладом ответственные по роте, обычно командиры рот, но бывало, кто на тот момент замещал его. Мне нравилось наблюдать, как это делал, наш прапорщик Нагулян. Он отдавал честь рукой едва достигая уровня плеча, что-то там бубнил и, не дожидаясь ответа, уходил к нашей роте. Батя почему-то прощал ему эти вольности, хотя другим не прощал ни плохого доклада, ни внешнего вида.
   И вот, после рапортов, Батя вдруг объявляет: «Рядовой Челидзе, выйти из строя!» (если честно, фамилию точно не помню).
Кто-то выталкивает из строя этого бойца.
«Вы только посмотрите, на этого горе-солдата!» - громко говорит Батя и продолжает. – «Ну, что рядовой, мы же предупреждали тебя, что все письма ваши будут прочитываться цензурой!». И тут мы поняли, что этот солдат, написал в письме что-то запрещённое, а мы действительно писали расписки о неразглашение  места своей службы, и военных объектах и были предупреждены об уголовной ответственности в противном случае.
   И теперь нас интересовало только одно, что же такое мог написать в письме, этот полуграмотный в сущности, каким мы его знали, солдат?
А Батя между тем продолжал: «Ты что же думал, рядовой, что если ты пишешь письма на грузинском языке, их никто прочитать не может!? Запомните солдаты, если вы будете писать письма даже на якутском языке, их всё равно прочитают! Но никто не запрещает вам делать это! Но вы только послушайте, что написал этот горе - солдат своей матери: - «Мама, здесь два месяца холодно, а остальное время совсем холодно!».  Какой позор для солдата! Как ты мог написать такое матери?! Ты что хочешь,  чтобы она умерла от переживания!? Вы солдаты, или кто!? Командиру роты немедленно заставить этого рядового переписать своё письмо. Всех командиров рот, обязываю провести разъяснительную работу с личным составом, по поводу взаимоотношений с их близкими и родными!». Вот такой случай был, но мы конечно на всю жизнь запомнили эти «два месяца холодно, а остальное время совсем холодно!».
   Да, служили мы, отнюдь не в райских природных условиях, но если честно, просто не привычных нам. Едва мы приехали к нам отряд, как в первый же день с нами провёл беседу капитан медицинской службы. «Вы парни с юга, а здесь другая погода, - заявил он. – Но вы не беспокойтесь, когда наступят холода, по приказу министра обороны вас оденут в зимнее обмундирование: шапки, телогрейки, ватные штаны, валенки и тёплые рукавицы. И всё-таки я советую вам, оборачивать подошвы ног и причинное место в газеты!». Надеюсь, вы поняли, какое «причинное» место он имел в виду.  В общем, он перепугал нас конкретно, но вовсе зря. Здесь действительно морозы иногда достигали 40-45 градусов, но  из-за отсутствия ветров совсем не ощущался. И мы зимой просто переняли привычку местных жителей, которые подсказывали друг другу: «Товарищ, нос потрите! Товарищ, левое ухо побелело!». Первый год мы ещё как то береглись и одевались круто, а вторую зиму так и проходили в солдатских сапогах, главное было правильно портянками пользоваться! Работали мы до определённой температуры воздуха. У нас был очень хитрый прораб, который, если мы ему жаловались на холод, говорил нам: «А ну скажи «Тпр-у-у-у!» и нужно было очень постараться, чтобы этого не получалось, а для него это было своеобразным мерилом степени замерзания. Капитан-медик и вовсе утверждал, что если человек дрожит от холода, то не есть плохо. Дрожание, утверждал он, это когда организм борется с замерзанием.
   Ну, да ладно, тут мы отвлеклись…
  Далее по званию был  начальник штаба, майор. Не знаю, кто это придумал, но о таком я больше ни от кого не слышал, у нас в отряде был такой обычай, никто и никогда не должен был отдавать ему честь, разве что, если столкнулся с ним лицом к лицу (это уже считалось бы оскорблением его, как человека). С первого дня службы мы включались в эту игру и как только видели, что где-то идёт начальник штаба, так сразу скрывались от него подальше, или просто прятались, дожидаясь, когда он пройдёт мимо. Он, конечно об этом знал, и частенько можно было слышать: «Рядовой, вернитесь!», но куда там, от того только пятки сверкали! Возможно, он кого-то и узнавал, но никогда не устраивал разборок с ними.
   Он мне запомнился в тот день, когда стоял вместо Бати на трибуне и обратил внимание, что у командиров отделений нет ефрейторских знаков различия на погонах (а им буквально на днях присвоили эти звания). Этот знак ефрейтора на погоне, представлял собой узкую полоску из красного материала (далее по возрастанию шли звания младшего сержанта – 2 такие полоски, старшего сержанта – 3 полоски и старшины – 1 широкая полоска). И надо сказать, опять же по негласному закону только нашего отряда, носить такую полоску, или «соплю», как её ещё называли, было «за падло» и поэтому никто и не думал её пришивать. Начальника штаба это привело в ярость. Он немедленно прекратил процесс утреннего построения и потребовал всех ефрейторов вернуться в казарму и нашить необходимый знак различия. Ребята-ефрейторы дружно убежали в казармы и спустя некоторое время также дружно вернулись на плац. Их внешний вид привёл начальника штаба в бешенство! На погонах ребят были нашиты полоски, но только очень широкие, словно они не ефрейторы, а уже старшины! Начальник штаба потребовал командиров рот сорвать эти нашивки и отправил нас на работу, однако больше к этому вопросу не возвращался. Так и проходили наши ребята-ефрейторы без своих полосок пока им не присвоили очередное звание младшего сержанта. Ну, тут уж они с большой любовью пришивали полоски к погонам и тут же шли фотографироваться, чтобы похвастаться родным своими успехами в службе.
   Отдавание чести, обязательный ритуал воинского Устава, которому обучают всех новобранцев в армии. Даже если ты на увольнение идёшь с девушкой по городу, солдат обязан был вести девушку под руку с левой стороны, чтобы без помех отдавать честь встречному военнослужащему, независимо от того, генерал он или рядовой. Исключение было только если военнослужащий находился в столовой или, пардон, в сортире (туалете) Устав он и в Африке Устав. Первые свои 3 наряда вне очереди (наказание в виде внеочередной уборки территории, казармы или работ по обслуживанию в столовой) я получил за то, что не снял пилотку перед входом в столовую.
   Но этот Устав писался только не для нашего отряда. Честь мы, по не писанному обычаю отряда отдавали только Бате и командиру своей роты. Обязательны были только отдавание чести если ты был дежурным по роте или дневальным на тумбочке (это-святое!). Ну, и конечно другим офицерам и прапорщикам, если вы питали к ним особое уважение, но и они к этому относились как к просто дружелюбному жесту, не более. А остальных офицеров отряда можно было просто не замечать, например заместителя командира отряда по политчасти буквально никто ни во что не ставил. А вот единственного солдата-коммуниста в отряде побаивались все офицеры. Именно он, один-единственный мог потребовать на партийных собраниях исправить недостатки в отряде или указать на низкий уровень того или иного офицера, а это обязательно должно было фиксироваться в протоколе собрания и подлежало исполнению и искоренению с последующим отчётом в протоколе следующего собрания. Понимая, своё «величие» этот солдат вёл себя весьма надменно, Он частенько бродил по отряду под шафе, искал того самого капитана по политчасти, чтобы в очередной раз напугать его своей партийной критикой.
   К командирам других рот мы обращались строго по имени и отчеству. Так и приветствовали: «Добрый день Сергей Степанович!» и т.д.
Навсегда мне запомнился один случай во время службы.
   Наше отделение работала в частном секторе города, и когда наступило время обеда мы свободным строем, гуськом пошли в направление одной из городских столовых, где нас кормили. Мы шли не особо опрятные, не соблюдая строй, и переговариваясь друг с другом. Метров двадцать мы не дошли до очередного перекрёстка, как из него выскочила такси и с шумно тормознула. Дверцы распахнулись и из машины вышли два высоких, стройных, в военных плащах, офицеров – летунов (лётчиков) в звании майоров с чёрными дипломатами в руках. Они о чём-то весело переговаривались и пошли в нашем направлении. Наш, командир, который шёл впереди в метре от нас (это мы его приучили, мол, ходи так, коль командир!) успел застегнуть пуговицы на гимнастёрке, а мы только подравняться, как офицеры быстро подошли к нам. И когда до нас оставалось метров пять, он вдруг перешли на особый строевой шаг, и отдавая нам честь прошли мимо, продолжая свой весёлый разговор. Мы остановились, мы встали как вкопанные. Уважение, которое проявили к нам эти офицеры, было очень приятное.
  Однако вернёмся к нашим командирам. В нашей роте были прекрасными командир роты, капитан по званию и старшина-прапорщик. Оба, прекрасные служаки, пользовались уважением солдат.
   Наш командир (как выяснилось потом мой одногодка!) невысокого роста, но прекрасным спортсменом. У него было несколько первых разрядов по разным видам спорта. На службе, в любое свободное время он любил играть в настольный теннис или футбол. В теннис он играл, когда дежурил в роте, а чаще когда по отряду. С самого утра между моей каптёркой и кабинетом старшины устанавливался теннисный стол, и наш командир играл в теннис с желающими, которых было уйма. Ведь играли не просто «на шелбаны», а на интерес, победитель партии получал бутылку лимонада, которую проигравший тут же отправлялся покупать в буфет, что работал целый день. Командир играл бессменно, пока не проигрывал кому-то, но сразу заступал в игру уже в следующую игру. В одном углу у него набиралось 2-3 ящика выигранных бутылок лимонада. Но он, никогда не расплачивался ими в случае проигрыша, а спокойно отправлялся сам в буфет и покупал там бутылку для победителя, чем еще более заслуживал к себе уважение.  Но проигрывал он редко, так что этого лимонада, который уносили в конце дня в мою каптёрку, хватало не только ему, но и остальным командирам и сержантам на целую неделю.
   Однажды нашему отряду поручили участвовать во время праздничного парада в городе участвовать в конкурсе строевой подготовки, то красивого прохождения строем пере зрителями. Кроме нас в этом городе были представители строевых, внутренних и войск связи. И сели им обязали представить по несколько взводов солдат, то нас милостиво ограничили одним взводом и главное из нашего отряда. Батя, ничего хорошего в этом не видел, но главное было, не опозорится совсем, и он поручил это дело нашему командиру, который с грехом пополам едва набрал взвод «желающих». И со дня поручения, эти бедолаги всё свободное время маршировали по плацу под весёлые шутки-прибаутки остальных солдат. И хотя от начального периода обучения под царскую науку «сено-солома» были какие-то подвижки, но всё равно этого было мало. Это подтвердил и генеральный просмотр шагистики Батей, когда он не дождавшись окончания, просто сошёл с трибуны и ничего не сказав ушёл в сторону штаба. Каково же было удивление, когда наши ребята вернулись, с парада заняв 3-е место, опередив с десяток взводов соседних частей. Мы, которые не были на этом параде и Батя, который не пожелал видеть наш позор, и отправил вместо себя на парад начальника штаба, были в шоке от сияющих от радости: этого начальника; наших солдат;  и конечно нашего командира, показавших  нам эту грамоту, и столь сияющий новенький проигрыватель, как ценный подарок. Батя тотчас выстроил весь отряд, поздравил всех и объявил благодарность всем участникам и даже неизвестно за что начальнику штаба.
   Как же так получилось, удивлялись мы. И ребята рассказали нам, как было дело.
   Стоим значит, рассказывали они, в сторонке такие грустные и не радостные, а вокруг нас эти бравые ребята с других частей. И начальник штаба стоит, недовольный, что над ним покуражатся, всё в платок сморкается. Командир наш стоит, переминается с пяток на носок сапог, задумчиво так. И когда до начала парада остаётся с десяток минут подзывает к себе двух солдат и приказывает им сбегать в магазин и купить едва ли не ящик спичек. Солдаты пулей сбегали и принесли. Командир приказывает раздать всем солдатам по 2 коробка спичек, а затем велит освободить из них половину содержимого.  Убедившись, что все выполнили это, приказывает эти коробки засунуть в голенища сапог, соответственно в левый и правый. И всё. На разговоры время уже не осталось.
   Когда мы пошли, согласно очередности по площади, рассказывали ребята, мы сами испугались, и едва не остановились. От нашего шага стоял такой грохот, словно шагал не взвод, а полноценная рота. А начальник штаба утверждал, что уже никому не было дела,  как шагал взвод, все вокруг не могли поверить, что такой маленький взвод создал такой грохот! Вот вам  и воинская смекалка!
   С командиром у меня были нормальные, рабочие отношения. У него не было любимчиков, и ко всем он относился ровно. Уважал тех, у кого были какие-то достоинства, особенно в спорте. Занятий по спорту у нас не было, но тех ребят, кто занимался своей физикой, уважали и поддерживали. Командир видел, что когда меня назначили каптёром, я не зазнался, что в меру вороватый, с ребятами поддерживаю ровные отношения, какого бы они не были призыва. А главное у меня был большой собственный запас обмундирования  и постельного белья для солдат. Ему понравилось, как мы организовали новогодний праздник, используя все национальности особенности наших солдат. Нас тогда, основных организаторов, наградили грамотами.
   Однажды командир зашёл ко мне в каптёрку и объявил, чтобы я собирался в отпуск, который он лично для меня выбил у командования. Но я категорически отказался, чем очень обидел его, объяснив, что не хочу ехать домой и возвращаться, когда уже до дембеля осталось только полгода. Зачем портить себе настроение возвращением, сказал я. Командир целую неделю не разговаривал со мной, но потом «отошёл» и спросил, чего бы я хотел за хорошую службу? Я сказал, что хотел бы первым уйти с армии после весеннего приказа, поскольку у девушки, которая меня ждёт день рождение в апреле (а приказ должен был выйти в конце марта). Командир покачал головой, сказал, что так рано с армии никого не отпускают и первые дембеля отправляются на родину только в начале мая. И, наверное, чтобы как—то компенсировать мой отпуск, по его ходатайству я был награждён знаком «Отличник военного строительства», который был весьма редким. Этот знак у меня кто-то «унёс», но запись в военном билете осталась. Я был не в обиде на этого «несуна», у нас все, кто уходил на дембель обвешивались всякими значками, не зная и не понимая из значения, например, могли обвешаться знаками мастерства или «воина-спортсмена» всех степеней и пр.. Я ничем подобным не увлекался, и даже домой хотел вернуться в своём же парадном костюме, но ребята уговорили меня сменить хотя бы брюки.
   Приказ был действительно в конце марта 27 числа и я, как говорил мне командир, стал спокойно ожидать начала мая, надеясь на его помощь. И вот лежу я на кровати, гордый дембель, как к вечеру 5 апреля подходит ко мне мой земляк, он в штабе писарем был и заявляет: «Старый, собирайся, завтра нас домой отправляют, я сам телефонограмму из части принял». Я подумал, что это глупая шутка и послал его подальше. А он мне говорит, мол, как хочешь, дай мне ключи, я собираться буду. Бросил я ему ключи и лежу себе дальше. Подходят ко мне, уже земляки-татары и говорят, послушай, этот писарь целый ажиотаж создал, весь молодняк его обслуживает как дембеля, обшивает, отглаживает всю форму. Он говорит, и ты тоже завтра уйдёшь, почему не готовишься? Пошёл я в сторону своей каптёрки, гляжу, точно собирается. И тут я понял, что он не врёт. Для меня тогда, главное было не в барахле, а попрощаться по-человечески со всеми. Пропуск в город у меня был, как у посыльного в случае чего. В первую очередь, взял я бутылку коньяка и коробку конфет и отправился я к командиру.  Он тогда дома был, на больничном. Сломал ногу, когда в футбол играл с нашими ребятами. Стучусь, он открывает, под руками костыли. И я тут, как Дед Мороз с бутылкой и с конфетами.  Что за дела, спрашивает командир. Отвечаю и говорю, что очень благодарен, за свою службу и что так рано ухожу домой. А он мне говорит, что включал меня и того парня в список особо больных, чтобы значит в первую очередь отправили домой, но и сам не знал, что так рано получится. Обнялись мы с ним по-мужски на прощание и на том и расстались.
   Был в нашей роте и офицер на должности командира взвода и потом. замом по политчасти командира роты. То есть, ни туда, ни сюда. Причина? Он очень не хотел служить в армии и мечтал, чтобы поскорее его выгнали оттуда. Почему не  выгоняли? А был он генеральским сынком, потому и не выгоняли. Служить мог, но не хотел. Какая там к чёрту служба в стройбате, там главное план по зарплате выполнить! С солдатами у него были нормальные отношения. А вот со службой не сложилось. Он с этим прапорщиком Нагуляном сдружился, всё старались вместе дежурить, лейтенант по отряду, Нагулян по роте. По ночам гулянка, а с утра домой – отсыпаться. Помню, как-то зимой, ночью, даже женщину в роту провели, чтобы застолье было веселей. А летом и вовсе учудили во время дежурства. Ехал наш Батя рано утром в отряд, смотрит на берегу реки наш  офицер и  Нагулян голые и соответственно с такими же женщинами в  речке купаются. И забрал их дослуживать службу. Врать не буду, о чём он с ними говорил и как наказал. С офицера этого итак недавно звёздочку скинули. Был он младшим лейтенантом (две маленькие звёздочки) стал просто лейтенантом (одна звёздочка, в таком звании кажется уже и с училищ не выпускали!). А каким красавчиком он был, особенно в парадном кителе! Его можно было снимать в кино как Тихонова или Ланового.
   Полной противоположностью этого лейтенанта был мой и роты старшина-старший прапорщик (я был каптёром, а это значит прямым его помощником). Он, как и командир были отличными служаками.
  Я не знаю, по каким данным старшина назначил меня каптёром, но я дослужил у него в этой неофициальной должности до конца службы. Ну что такое каптерщик? Вот одна из кратких справок в интернете: «Как правило, Каптер - это самый шустрый и наглый солдат. Он является помощником старшины, причём таким, что с ним пытаются завести дружеские отношения не только "бобры" и "перцы", но и весь младший офицерский состав. Термин "Каптёрщик" был заимствован из немецкого языка "Каптермейстер". Увы, такая характеристика ко мне не подходит, так что будем считать, что он взял меня из-за возраста и мой позывной «Старый», показался ему гарантом. Испытательный срок я прошёл успешно. В первый же день я был остановлен у дверей столовой. Один из парней хозроты стоявших там, закрыл мне дорогу упёршись ногой об косяк:
- Ти, каптёр? - спросил он известным акцентом, которым владели почти все служащие хозрот советской армии.
- Да, - ответил я.
- Тэбэ сюда не надо, - сказал он зубатой белоснежной улыбкой. – Тебе всё в роту принесут.
 И действительно, вскоре в роте появился дневальный с тарелкой отборного обеда, после которого я был вызван в соседнею роту, где два каптёра-азербайджанца, которые убеждали меня не создавать конкуренцию и продавать солдатское имущество по определённому ценнику от  пуговиц до офицерской формы. И буквально через пару дней, сам старшина предложил мне продать кое-что из б/у своего обмундирования.
   Но я пошёл своим путём. Стал регулярно ходить в столовую вместе с ротой, отказался от конкуренции с коллегами каптёрами, а старшине просто сказал, чтобы он нашёл другого продавца. А через пару месяцев моя каптёрка уже была переполнена вещевым хламом, так что её приходилось просто прятать перед очередной проверкой, хорошо, что всякие комиссии пребывали к нам уже после посещения нашей части и мы встречали их во всеоружии.
  Возможно, мои таланты вещевого хапуги старшину и удивили, но не подал виду и мы взаимно сосуществовали без особых проявлений взаимного интереса, что собственно говоря, удивительно. Мы просто общались в рабочем порядке. Личное проявлялось редко. Так, например, он вызвал меня перед Новым годом и заявил, что завтра в казарме будет «шухер» с изъятием спиртных напитков, и что если у меня есть «что», то я могу принести к нему, и он пока положит «это» в свой сейф. Второй раз услуга понадобилось уже ему. Дело в том, что наш доблестный старшина экстерном заочно закончил военное училище и, сдав около 26 экзаменов,  очень хотел поскорее получить офицерское звание. Он вызвал меня и заявил, слышал, что я мастер писать письма «куда надо», а у него есть желание написать письмо министру обороны СССР, о том, что он мечтает всю жизнь служить в Советской армии и попросить досрочно присвоить ему офицерское звание. Письмо должно было ярко охарактеризовать это желание, перечислить все лучшие качества, которые проявил наш старшина на сегодня во время службы. Писать такие письма, я и вправду был мастер, писал я и повыше, только доказать не могли, хотя и могли при желании. Отказать своему командиру было невозможно, хотя с высоты своего возраста и опыта я прекрасно понимал, что такие вещи не делаются даже на гражданке. Писать куда-то «выше» головы своего прямого начальства это просто не корректно, а в армии, вдвойне. Но я промолчал и помог сочинить такое письмо. И это письмо наш старшина отправил. Прошло время, старшина молчал, получил он ответ или нет. Лишь через некоторое время, когда видимо он немного «отошёл» от ответа кратко объяснил суть ответа. Министр ответил ему, что очень рад, что в его армии служит такой прекрасный старшина. Но пусть это старшина пока ещё послужит старшиной, наберётся опыта и прочее. И это будет хорошо для армии, когда в ней служит хороший старшина, а не плохой офицер…
   Ну и были у нас ещё командирами взводов ещё и два сержанта Гаврюшин и Казыбеков. Очень хорошие ребята. Мы с ними нашли общий язык и прекрасно дослужили вместе. Что касается нас, рядового состава, то между нами было всё. Но, если и было что и «по-тяжёлому», то назавтра всё равно было всё нормально. Но об этом мы ещё расскажем.